Подошла Родика, села рядом на ящик и, прищурив глаз, как настоящая бандитка, подмигнула ему.

– Чудной ты какой-то, Друга! Совсем не похож на других ребят.

Друга повернулся и взглянул на нее.

– Только не воображай, пожалуйста! – рассмеявшись, добавила Родика. – Я же не сказала, что ты лучше. – Слова ее звучали искренне, лицо было открытое, словно лесная полянка, залитая солнцем.

Друга конфузливо рассматривал свои руки.

– Не очень-то ты разговорчивый, – снова заговорила она. – Или ты умеешь отвечать, только когда тебя спрашивают?

Друга неопределенно пожал плечами.

Значит, и тогда молчишь? – отметила она и, встав, со злостью подбросила дров в печку.

Друга исподтишка наблюдал за ней. А Родика даже не хорошенькая, она настоящая красавица! Глаза переливаются, как ракушки, и разрез такой же. На брата очень похожа, только нет в ней ничего мрачного. От уголков рта к ямочкам на розовых щеках тянутся маленькие морщинки. Это и придает ей такой добрый и вместе задорный вид. И все движения такие милые. Голову она всегда закидывает назад, и всегда такая гордая, независимая. Все делает так естественно, просто, и вообще в ней много мальчишеского. Вечно дерется с кем-нибудь, всегда за справедливость; целыми днями гоняет в футбол – и нападающим, и в полузащите, и вратарем. И так здорово у нее получается! А то начнет рассказывать, как она кому-то дала по кумполу…

Но вот мысли Други вновь вернулись к ребятам, к их затее.

– Зачем они это делают? – неожиданно спросил он.

– Чего, чего? О ком ты?

– Ну, о тех, что ушли… И о тебе тоже…

Она все еще не понимала.

– Ну, с Лолиесом, – тихо пояснил он.

– А, вон ты про что! – Родика снова подсела к Друге. – Ты, может, в лягавые захотел?

– А ты правда так думаешь?

– Нет.

На этом разговор оборвался. Оба молчали. Печка отбрасывала красный отсвет на их лица, и они были сейчас похожи на заговорщиков. Паутина, которой были затянуты все углы, дрожала при малейшем движении воздуха.

– Иногда я тоже думаю, что мы преступники. – Слова Родики прозвучали как признание.

– А ты считаешь, что вы не преступники?

– Нет, не преступники! – сказала она, принимаясь грызть ногти.

На этот раз молчание затянулось. Прошло несколько тягостных минут. Наконец она снова заговорила, опустив глаза, как будто слова ее были предназначены ей самой, а не Друге.

– Люди говорят, что наша мама ведьма. Она и похожа. И все равно она не ведьма. Все это хорошо знают. И все-таки говорят, что ведьма. Пойми их! Если бы я поняла, может быть, легче стало бы. – В ее голосе звучало разочарование, не злость. – Этот Лолиес самый страшный гад из всех. И в то, что мама ведьма, он наверняка не верит. Но, когда он проезжает мимо нашего дома и на улице кто-нибудь есть, он обязательно сплюнет через плечо и погонит лошадей. И подло так ухмыльнется. Для него мы не люди. Да и что мы можем-то? Мы же бедные! И все равно, мы к нему клянчить не пойдем. Может, он от этого и злится. Мы с Альбертом еще маленькие были, когда он всю нашу семью ославил. С нами и дети никогда не играли, говорили, будто у нас клопы. Вот мы и бегали всегда одни – Альберт и я. Бывало и ревели. Одни раз Альберт до того разозлился, что взял да и отлупил ребят, пятерых сразу. А я их таскала за волосы. С тех пор мы всегда так делали. И тех, кто постарше, тоже лупили почем зря. Тихонькие они все стали, и даже подлизывались к нам.

Мы-то, конечно, на эту удочку не попались, только кулаками с ними и разговаривали. Лучше от этого не стало, но хоть больше не кричат нам вслед, не дразнят. Только между собой говорят. А подойдешь – сразу на другое перескакивают и переглядываются. Мы-то знаем, о чем они говорили, но ничего не поделаешь – при нас молчат. А это еще хуже… – Вздохнув, она закончила: – Не знаю, правильно мы теперь решили с Лолиесом или нет, но он это заслужил.