– Ну как? – потребовал Альберт ответа.

Друга вздрогнул.

– Дело ясное! – сказал Длинный – тот, у которого Альберт просил табаку. – Мне этот Лолиес давно уже поперек горла стал.

– А вы? – спросил Альберт.

– Чего мы? Ясно, что пойдем. И спрашивать нечего, – ответил, потирая свой шишковатый лоб, малыш, у которого вся одежда пропахла кислятиной.

– А теперь живо, не то Длинный и впрямь подавится, раз ему этот Лолиес поперек горла стал.

Ганс скривил свои толстые губы, а Длинный сделал обиженное лицо. Он бесподобно умел изображать малейшие изменения своего настроения. Потому-то он и взял себе за правило – каждую минуту строить другую рожу. Хуже всего ему приходилось, когда он не знал – изобразить ли ему гнев или обиду. Тогда на его лице появлялось выражение искреннего отчаяния и растерянности. Кроме этого своего пристрастия, Длинный страшно любил иностранные слова, которые он, ничуть не стесняясь, коверкал или употреблял вовсе не к месту. Но парень он был хороший, честный и прямой, за что ему не раз доставалось.

– Шеф, а как мы отлупим Лолиеса?

– Лупить вообще не будем, – ответил Альберт. – Подкинем ему в сани заряд замедленного действия.

– Карбид, значит?

– Точно. Возьмем бутылку из-под пива с хорошей пробкой. И взорваться она должна, когда сани подальше отъедут от мельницы. – Говоря это, Альберт внимательно изучал лица ребят. – Ну, кто возьмется подложить ему бомбочку? – спросил он.

– Я!

– Хвалю за смелость, Калле. Но сегодня она ни к чему. Ты ведь бутылку швырнешь не в сани, а прямо ему в башку. Чересчур горяч для такого дела.

– Чего это ты? Я все сделаю, как вы скажете. – Калле обиделся.

И Альберту пришлось его утешать:

– Честное слово, в следующий раз – твоя очередь!

Одиннадцатилетний Калле был младшим из мстителей.

Поправить это он пытался, напуская на себя стариковскую солидность. На самом же деле он был полон энтузиазма, черные глаза его метали молнии, а когда он смеялся, рожица его вся так и сияла. Вечно он спешил все сделать шиворот-навыворот.

– Вольфганг, берешь на себя это дельце? – обратился Альберт теперь к маленькому пареньку в вонючей одежде.

– Как хотите, – протянул тот. – А чего делать-то?

– Отправимся к мельнице все вместе. Там спрячемся. Если у тебя сорвется, мы поможем. Теперь слушай. Подождешь, пока Лолиес выедет с мельничного двора. Тогда опустишь карбид в бутылку. Только он отъедет – ты прыгай на сани. Но чтобы он ничего не заметил. Метров сто проедешь, закупоришь бутылку и сунешь ее под мешки, осторожно конечно. Потом сразу соскакивай в кювет. – Альберт с сомнением смотрел на Вольфганга. Понял?

– Понять-то понял. А если он меня заметит?

– Это уж твое дело, чтобы не заметил. Дошло?

– Дошло.

Все это время Друга неподвижно сидел на своем ящике. Ничего не понимая, он следил за разговором ребят. Неужели он попал в шайку преступников? И что же заставляет их так поступать? Но тут же он восхищался смелостью ребят, их спокойствием, с каким они шли на преступление. Или это вовсе и не было преступлением? Нет, было, и тут незачем выискивать оправдания! И все же Друга испытывал чувство симпатии к этим ребятам. Может быть, он все-таки их оправдывал? Или оправдывал самого себя? Да, пожалуй, это верней – он оправдывал самого себя…

Коротко обсудив еще раз предстоящее нападение, ребята приготовились к выходу. С тех пор как появился Ганс Винтер, прошло всего несколько минут.

– Ты остаешься здесь с Родикой, – приказал Альберт Друге. – Мы скоро вернемся.

Вся ватага бесшумно покинула сарай.

Еще долго после того, как ребята вышли, Друга не мог отделаться от чувства страха.