– Хм… В каком смысле?

– Я говорю о движениях, песнях, раскрасках. Даже способ общения жестами в тишине – все это перекликается с тем, что я наблюдал на фестивале «Тапати Рапануи», посвященном праматери Хота Матуа. И это не поверхностные сходства.

– М-м-м, интересное наблюдение, но, боюсь, здесь нет ничего сверхъестественного. Разные народы могли прийти к похожим формам независимо. Подобные вещи часто случаются.

– Это слишком конкретно. Даже символы на телах – спирали, точки, змеи. Один в один. И в лексике яганов есть корни, которые удивительно похожи на слова из даруг или аранта.

– Алексей… – Родриго вздохнул. – Мы все любим необычные теории. Но ты знаешь, как академическое сообщество относится к таким параллелям. Нужны доказательства.

Алексей молча кивнул, но внутри ощутил упрямую решимость. Его интерес подогревался, как угли в костре.

Позже, в лаборатории на базе, Алексей вместе с Лией Хавьер, генетиком экспедиции, рассматривал данные ДНК.

– Удивительно, – говорила Лия. – Мы нашли у яганов редкие маркеры, схожие с маркерами полинезийских народов, особенно с народом рапануи с острова Пасхи.

– Серьезно? – Алексей от удивления поднял брови. – То есть у них есть следы полинезийской крови?

– Пусть и незначительные, но устойчивые. Это значит, что в какой-то момент в истории произошло скрещивание. Причем достаточно давно, чтобы укорениться.

Алексей задумался.

– Но это логично, если учитывать мореходные способности рапануйцев. Они же колонизировали Гавайи, Новую Зеландию, Туамоту… Что мешало им доплыть и до самой южной оконечности Америки?

– Ничего, – пожала плечами Лия. – Их двойные каноэ и навигация по звездам (те вананга о те хоэ) – древнее искусство. Они могли пройти тысячи километров без компаса.

– Тогда, – продолжил Алексей, – рапануйцы могли достичь берегов Огненной Земли задолго до европейцев. Их культура, пусть частично, могла слиться с культурой яганов. Возможно, они даже сыграли роль в той самой миграции, которая позже завершилась на Антарктиде…

Он сделал пометку в дневнике:

«Слияние полинезийского мореходства и американской архаики могло стать катализатором великого перехода. Союз духовного знания и технического мастерства».

Позже Алексей углубился в реконструкции древней географии. Его внимание привлекла гипотеза, согласно которой около 30 тысяч лет назад между южной оконечностью Южной Америки и северной частью Антарктиды существовал узкий сухопутный перешеек. В результате тектонической активности и подъема уровня океана этот перешеек постепенно опустился, образовав современный пролив Дрейка.

– Переход был, – прошептал он. – В буквальном смысле.

Если древние племена (возможно, с участием пришедших с востока полинезийцев) обитали в этом регионе, они могли пересечь сушу в момент катастрофы, спасаясь от ледникового холода или вулканической активности. И найти убежище в пещерах Антарктиды.

На следующее утро он отправился в деревню, где его ждали двое старейшин. Их звали Маука и Лерей. Старики почти не говорили по-испански, но с радостью делились рассказами. С ними был Шанук – в роли переводчика и проводника в мир преданий.

– Спросите их, откуда пришли эти танцы, – попросил Алексей.

Шанук передал вопрос. Лерей, седой и подслеповатый, улыбнулся:

– Танец – из памяти. Его учили те, кто шел по суше, пока земля не исчезла. Потом был только лед.

Маука добавил:

– Мы не делали эти рисунки сами. Их показали духи-ходоки. Мы их не забыли.

– Духи-ходоки? – переспросил Алексей.

– Те, что шли под землей, пока не нашли свет.

Алексей записывал каждое слово. У него уже было десяток подобных рассказов, и все упоминали «прошлую землю», «тьму», «свет», «переход». Он начал видеть в этом не аллегорию, а закодированную историю выживания.