Он дышит, как степь, и гремит, как буря. Мы зовем себя Аллон — дети степей15.

– А что для вас враг?

Таргил на мгновение замолчал.

– Враг – тот, кто не уважает землю под твоими ногами. Даже если он улыбается. Даже если он похож на брата. Гунн – враг. Он приходит не просто грабить. Он приходит, чтобы ты забыл, кто ты.

– А римляне?

– Мы сражались с ними. И не раз. Но когда пламя приходит с востока, даже враги становятся стеной.

Поздно ночью Вейр смотрел на небо. Звезды были теми же, что и в его веке. Только земля под ними была чище. Грубее – да. Жестче – да. Но настоящая. И люди в ней были таковы, что вера делала их несгибаемыми. Их могла сломить только вечность, но не судьба…

Он знал: это – лишь начало. Ветер с востока нес запах бурь. И в нем уже слышалась поступь Аттилы.

Утро было ясным, но неспокойным. Над полями тянулись полосы дыма – не от пожаров, а от многочисленных костров, на которых с раннего рассвета варили кашу, кипятили воду, запаивали бронзовые пряжки. Над поселением витала атмосфера, которую не спутать ни с чем: войско готовилось в путь.

Таргил, бодрый, как будто не спал вовсе, разбудил Вейра еще до рассвета:

– Пойдем. Ты должен это видеть. Такое не покажет тебе ни один твой ученый манускрипт.

За валом поселения начинался широкий, покрытый туманом луг. Там, построенные в три широких линии, стояли аланские всадники. Коней обмывали, натягивали на них кольчужные попоны. Мужчины проверяли доспехи, затягивали ремни, опоясывались мечами. Звенели стремена, свистели плети, а где-то вдали уже глухо рокотала армия, готовая двинуться в поход.

– Это… – Вейр не договорил. Он был поражен.

– Это – мы, – сказал Таргил с достоинством. – Аланы. Воины кочевников, дети ветра и меча. Сегодня мы выходим навстречу Аттиле. Мы идем к римлянам – в лагерь Аэция.

– Аэций… – повторил Вейр. – Флавий Аэций, последний великий полководец Западной империи.

– Он и вестготы, – кивнул Таргил. – С нами Теодорих, король вестготов. Еще франки, бургунды, даже старые враги. Но сегодня все мы – одна рука. И в этой руке – копье.

Перед войском на массивном вороном коне стоял всадник. Его фигура была высока и пряма, как копье на знамени. Светло-русые волосы выбивались из-под кольчужного капюшона, черты лица были резкими, вырезанными будто ножом. Он отдавал команды – громко, четко, не оставляя пространства для сомнений.

– Кто это? – спросил Вейр, чувствуя, как сердце невольно замирает.

– Это он, – гордо сказал Таргил. – Наш вождь. Сангибан. Он поведет нас туда, где не каждый вернется, но каждый будет услышан землей.

– Можешь представить меня ему?

– Это непросто. Он не принимает всех. Но… ты чужой – и это, пожалуй, тебе поможет. Пойдем.

Когда они приблизились, Сангибан помотрел на них с высоты седла. Его глаза были цвета стали, но не холодной – кованой, натянутой, ждущей удара.

– Кто это с тобой, Таргил? – спросил он на чистой латыни.

– Странник. Ученый. Не просит ничего, не требует – только хочет понять, – ответил юноша.

Сангибан кивнул и спрыгнул с коня. Он жестом указал в сторону большого шатра, стоявшего в тени старого вяза:

– Пойдем. У нас есть немного времени.

Внутри шатра пахло шкурой, железом и пижмой. На грубом деревянном столе лежала карта – выцарапанная углем по тонкому пергаменту. Сангибан снял перчатку, вытер лоб.

– Итак, странник. Кто ты? Откуда?

Вейр сделал глубокий вдох:

– Мое имя – Эдвард Вейр. Я пришел из времени, где вы – часть великой истории. Я не воин и не пророк. Я наблюдатель.

Сангибан прищурился:

– Из другого времени? Значит, ты – сказитель или жрец?

– Ни то, ни другое. Я – ученый. Σοφιστής