Вейру позволили остаться на ночь. К нему приставили юного воина – худощавого, но гибкого как ремень – с глазами цвета сухой травы.

– Меня зовут Таргил, – сказал он, – сын Асбериха. Ты правда пришел… неведомо откуда?

– Из будущего, – кивнул Вейр. – Из мира, где никто уже не помнит запаха шершавой кожи седла. Где лошади живут в музеях.

– Жаль, – Таргил посмотрел на своего коня. – Мы без них – как птицы без крыльев.

Они сидели у костра. Таргил показывал, как плетут воинский ремень, рассказывал о том, как мальчики у аланов учатся верховой езде с пяти лет. Как на шестом году жизни впервые берут лук. Как отец дарит кинжал, а мать – крест из дерева, вырезанный по их особой вере, где Бог один, но степь – его голос.

– Ты спрашивал, где ты оказался, – сказал Таргил, не отрывая взгляда от узора на ремне. – Это земля к востоку от Аурелианума. Мы здесь уже пять зим. – Вейр слушал, не прерывая. Пламя играло на лицах, и казалось, будто время замедлилось. – Мы пришли сюда еще при отце моего деда, – продолжал Таргил. – Рим сперва звал нас врагами. Потом – братьями. Теперь мы – союзники. Или так говорят.

Он поднял взгляд.

– А ты… Ты не похож на человека из наших времен. Ни оружие твое, ни речь. Даже взгляд – будто ты многое потерял… и больше уже не ждешь.

Вейр кивнул.

– Я оказался здесь внезапно, – сказал он. – Я помню только, как туман рассеялся и я стоял у холма. А внизу были шатры. Лошади. Люди в мехах и железе.

Таргил усмехнулся уголком рта:

– Тогда судьба привела тебя к нам. А может, степь13 решила, что ты должен услышать ее голос. – Он протянул Вейру ремень. – Носи. Не как знак рода. А как знак, что ты сидел у огня с сыном аланов.

Пламя потрескивало, ветер шевелил кромку шатра.

Вейр поблагодарил Таргила за подарок, немного помолчал, затем спросил:

– Скажи… Какой у тебя родной язык?

Таргил поднял на него глаза, будто только сейчас понял, что Вейр говорит на совсем ином наречии и понимает ответ.

– Ты слышишь меня, как будто я говорю на твоем языке? – спросил он с легкой осторожностью.

– Да, – кивнул Вейр. – Но это… странно. Будто смысл доносится, а не слова. Я изучал арьяна рава и варз хинда14, поэтому могу понимать основной смысл твоих слов.

– Ты говоришь, как будто учился у самих жрецов Арьяны, – произнес Таргил, щурясь сквозь пламя. – Это речь… как ее называли старики… «арьяна вака». Я слышал ее однажды, когда к нашему шатру пришел человек с юга в одеяниях странных, но с глазами степных людей.

– Да, но я хочу понять, что ты говоришь на самом деле. Как называется ваш язык?

Таргил усмехнулся:

– Мы зовем его по-разному. Некоторые говорят: язык сарматской степи. Другие – просто аланский. Но у нас нет письма, как у римлян. Только слова, и песни, и клятвы.

Он подбросил несколько полен в огонь.

– Мы говорим не так, как франки или готы. Не как римляне. И не как ты. Ты – вообще не отсюда. Это я точно вижу.

Вейр опустил взгляд:

– Ты прав. Но мне важно понять. Я хочу услышать ваш язык, настоящий, не через этот… перевод.

Таргил чуть прищурился, затем медленно проговорил несколько фраз – певучих, с отрывистыми интонациями и почти персидским звучанием.

– Это – наша речь. Ты не поймешь ее полностью, – сказал он. – Потому что язык – это не только слова. Это запах костра. Это ритм копыт. Это вкус молока с дымом. Это взгляд отца, когда ты берешь в руки меч. Ты не жил с этим. Поэтому тебе будет слышен только смысл, но не пульс.

Он замолчал.

– Но если степь захочет, – добавил он после паузы, – ты услышишь больше, чем думаешь. Наш язык не похож на язык римлян или вестготов, – продолжал он. – Он живой. В нем шипят змеи, воют ветры и мчатся кони.