– Заботиться о ее будущем – не манипуляция, – отозвалась она. – Я просто хочу... – она быстро-быстро захлопала глазами, как бы сдерживая подступившие слезы, – чтобы девочка не осталась одна, когда нас не станет. Одна, понимаешь, чурбан ты бесчувственный?! – адресовала супругу. – И смахнула слезинку с щеки.

– И вовсе папА не такой, – заступилась за родителя девушка.

Тот и сам подтвердил, лишь на миг оторвавшись от строчек в газете:

– Я очень даже чувствительный. И отнюдь не чурбан!

– Что-то я этого не замечала, – парировала обиженная супруга. – Сидишь, газетенки почитываешь, а о собственной дочери даже не думаешь.

– Думаю. Просто не считаю необходимым лишать ее счастья договорным браком!

– Но иначе в нашем обществе и не женятся, да и кто согласится с ее-то характером?! – взмахнула руками мадам де Бланкар. – Мы в Лондоне уже третий сезон. Скоро нашу малышку запишут в старые девы!

Она так искренне за нее волновалась, что Дениз против воли растрогалась.

– Мама, я уже не малышка и знаю сама, что мне делать, – сказала она, стиснув материнскую руку в нежном рукопожатии. – Ты зря так волнуешься. И дело отнюдь не в характере, ты ведь знаешь...

– Знаю, – будто нехотя признала мадам де Бланкар и сморгнула слезу. – Знаю, но не хочу принимать... Это все так ужасно. – Затрясла она головой.

Обычно они старались не вспоминать, что случилось в австрийских Альпах годы назад, но в такие моменты, как этот, когда эмоции прорывались наружу, и реальность захлестывала волной, Дениз ощущала себя совершенно растерянной и больной от вины. Вот и сейчас буквально застыла, не в силах ни обнять, ни утешить рыдающую мать...

– Ну-ну, – оказался рядом отец, – что за концерт, дорогая? – Месье де Бланкар обнял жену, поглаживая ее по спине, как маленького ребенка. А сам кивком головы просемафорил дочери в сторону двери: мол, уходи, я разберусь. И Дениз с тяжким грузом на сердце направилась к выходу...

Но прежде, чем она вышла из комнаты, мадам де Бланкар вскинула голову и, найдя ее взглядом, сказала:

– Сегодня вечером мы едем к Браунам. Будь готова к семи! – И не желая выслушивать возражения, снова уткнулась мужу в плечо, испытывая, но и изображая отчасти вселенские скорбь и печаль.

Вернувшись к себе, Дениз осведомилась у горничной, отправлена ли записка, и потребовала газет. Служанка уверила, что записка отправлена по назначению, и принесла стопку утренней прессы. В каждой на главной странице писалось о новой жертве лондонского маньяка... Смаковались ужасающие подробности в виде «залитой потоками крови» постели и «растерзанной, будто хищником, жертвы», но настоящей зацепки для личности «зверя» Дениз все-таки не нашла, хотя изучила их все от начала и до конца.

И чувство вины, захлестнувшее ее в разговоре с родительницей, теперь только усилилось: Мэри Келли умерла потому, что она, глупышка Дениз, неправильно распознала убийцу. По-девичьи зачаровалась красивым лицом и в целом привлекательной внешностью, а должна бы была глядеть много глубже...

Она мысленно застенала: «Но незнакомец казался таким подходящим образчиком для злодея!» Дениз до сих пор ощущала на коже его ласкающий взгляд и горели огнем прикосновения пальцев.

Наваждение, не иначе...

Она дернула головой и, откинув газеты, велела Энни разбудить себя в шесть. Портьеры давно были опущены, и комнату наполнял приятный для глаз полумрак, но Дениз все равно по-детски накрылась с головой одеялом и только тогда закрыла глаза.

Задремала мгновенно...

И снились ей, несмотря на прочитанные статьи, белоснежные волосы и голубые, будто кристаллы, глаза, а отнюдь не кровавые брызги на грязных стенах – и просыпаться, когда Энни потрясла ее за плечо, совсем не хотелось.