Порядок чувствовался во всем, и это каждый раз поражало Славу. На ее-то съемной квартире такая чистота возникала не чаще раза в месяц во время уборки и держалась обычно не дольше пары часов.

По коже пробежал легкий холодок, заставив поежиться. Форточка оказалась открытой, ночной воздух шевелил полупрозрачный тюль и приносил снаружи редкие звуки проезжающих машин и пьяную ругань соседей. Привстав на носочки, Слава закрыла окно, задержалась немного взглядом на черноте за стеклом, но не увидела ничего, кроме своего искаженного отражения.

Все же история с иглой оставила неприятный осадок в душе, и против воли появилась навязчивая тревога. Назвать это страхом было бы серьезным преувеличением, но теперь квартира не казалась такой же уютной, как раньше.

Наверно, любой дом, где совсем недавно побывала смерть, внушает подсознательную тревогу, и находиться внутри некомфортно из-за той внезапной, окончательной пустоты, что остается на месте любимого человека.

Вдруг остро захотелось вернуться в свою крохотную студию за МКАДом и продолжить привычное размеренное существование без всех этих странных незнакомцев, внезапных операций, подкладов и тайн.

С тяжелым вздохом Слава набрала в чайник воды и поставила на газ. Улыбка на миг появилась на губах, когда она отыскала среди чашек свою любимую.

Дедушка не признавал чай в пакетиках, так что его пришлось заваривать отдельно. Вспомнились долгие чаепития по утрам с обязательным чтением бесплатной газеты – старая привычка деда. Как он добавлял в ее чай несколько ложек сахара и дольку апельсина. Слава вечно воротила нос от всего, что не похоже на какао, но почему-то любила сладкий чай деда. Как он готовил ей на завтрак блинчики с домашним вареньем – клубничным, – которое делал специально для нее.

Никто больше не умел готовить такие же вкусные блинчики и заваривать такой же вкусный чай.

Прошло немало времени, и когда Слава наконец зашла в зал с двумя чашками черного чая в руках, незваный гость уже тихонько посапывал. Он лежал на животе, положив под щеку подушку. Болезненная бледность начала понемногу сходить с его лица, на бинтах проступили бурые пятна, но не так уж много.

Оставалось только подивиться его невероятной способности так запросто засыпать. Сама же Слава ни за что не смогла бы уснуть в подобной ситуации даже несмотря на усталость: напряжение и тревога прогоняли любые намеки на сон.

Девушка поставила чашки на раскладной стол, помедлив немного, достала чистый пододеяльник и укрыла им Януша. Хоть парень и показался вполне нормальным на первый взгляд (если не считать отказа от квалифицированной медицинской помощи), он все же оставался незнакомцем. Идея, что придется ночевать с ним в одной квартире, не приводила в восторг, но ничего поделать Слава не могла. Не выгонять же его в ночь со свежими швами.

Она зажгла торшер с тряпичным абажуром, стоящий в углу рядом с диваном, погасила остальной свет и застыла в дверях дедушкиной спальни. Запах старых вещей и лакированного дерева смешался с воспоминаниями.

У дальней стены стояла кровать, а ближе к проходу шкаф с неизменными пиджаками и рубашками и письменный стол. Мягкий свет единственной лампочки придавал окружающему желтоватый оттенок и поблескивал на поверхности темно-коричневой мебели. На столе ровной стопкой лежали книги и тетради для записей, а прямо по центру сложенный в несколько раз лист, подозрительно похожий на записку.

Сердце тут же ускорилось от волнения. Не зная, чего ожидать, Слава подошла к столу и развернула бумагу.

“Слава, в последнее время я чувствую себя неважно, и это наводит на определенные мысли. Если предчувствие меня не обманывает, то ты прочтешь это, когда я буду уже на том свете. Прошу тебя, не печалься и не ищи виновных, даже если очень захочется возложить на кого-то вину. Я прожил достаточно хорошую жизнь, чтобы уйти с миром и без сожалений.