Тайная сторона А. Командор

Тайная сторона

Анастасия Командор

1. Таинственный незнакомец 

За покрытым разводами окном поезда “Ласточка” показался знаменитый смоленский собор. Возведенный на самом высоком холме, он гордо возвышался над всем городом. По-летнему теплые лучи заката касались его белых с бирюзовым стен, купола-луковки блестели золотом. На соседнем крутом холме над крышами домов поднималась круглая угловая башня крепостной стены из красного кирпича – еще одна знаменитость.

Кроме крепости и соборов в Смоленске смотреть особенно не на что – Слава помнила это еще с того раза, когда несколько лет назад приезжала сюда навестить дедушку.

Сколько же ей было – десять? – когда она в последний раз видела его? Дед звонил иногда, звал на выходные или праздники, но у Славы вечно находились неотложные дела. В другой раз, обещала она. Но кто же знал, что поводом для поездки в итоге станет его смерть.

Недавно Славе позвонила соседка деда, чтобы сообщить печальные новости. Как оказалось, дедушка оставил той запасные ключи от квартиры и записку с номером телефона внучки всего пару недель назад. Странное совпадение, которому Слава не придала особого значения. Куда больше ее заботили сейчас похороны и вопросы с наследством.

Девушка тяжело вздохнула, убрала за ухо выбившуюся прядь коротких, до плеч, серебристых волос и откинула голову на спинку кресла. Поезд дрожал и слегка покачивался, неминуемо приближаясь к конечной станции, а за окном город спрятался за глухим забором из бетонных плит, разрисованных граффити, и облупленными стенами промышленных зданий.

Смоленск ничуть не изменился за тринадцать лет. Нагоняющие тоску разруха и серость, прикрытые обильной зеленью, соседствовали с удивительно красивыми памятниками архитектуры и удивительно уродливыми современными фасадами. Что ж, Слава не собиралась задерживаться здесь надолго, только уладить дела с наследством. А потом – кто знает – вернется в съемную московскую студию, вложится в ипотеку или купит какую-нибудь дачу на вырученные деньги. В любом случае, несмотря на то, что собственного жилья у нее не было, она собиралась подыскать себе местечко для жизни получше пыльного городка, застрявшего в прошлом веке.

Пассажиры, как обычно, повскакивали с мест еще за десять минут до прибытия и теперь толпились в узком проходе между креслами, задевая своими сумками сидящих рядом людей. Видно, им не терпелось встретиться с семьями, разойтись по домам после утомительной дороги, или, может, кого-то уже ждало такси на переполненной стоянке. Славу же никто не ждал, она никуда не торопилась, да и вообще, кажется, чем ближе подступал момент приезда в пустую дедушкину квартиру, тем меньше ей туда хотелось.

За пару минут до остановки она вызвала такси, пропустила вперед всех, кто спешил поскорее покинуть вагон, закинула на плечо тяжелый рюкзак и ступила на перрон. Смоленский вокзал встретил характерным запахом креозота и пылью, что теплый летний ветерок поднимал с уложенных асфальтом дорожек. Здание примостилось между двумя перронами, выполненное в неоклассическом стиле, как и многие другие вокзалы, на которых приходилось бывать Славе. Его украшали колонны и башенки, а бирюзовая с белым штукатурка на стенах выглядела вполне новой. Перед входом на крохотном зеленом пятачке торчали несколько елок и туй вокруг древней чаши фонтана, сейчас не работающей. Под ногами валялись бычки и раскатанные ботинками жвачки, голуби искали среди мусора хлебные крошки, десятки людей толкались вдоль поезда в обе стороны, выискивая в толпе знакомые лица.

На парковке уже ждало такси – серая девятка. Слава устроилась на заднем сиденьи и понадеялась, что водитель не из болтливых. За сто пятьдесят рублей и десять минут она добралась из одного района города в другой, основательно отбив мягкое место на вездесущих выбоинах и трамвайных рельсах, с каждым мгновением все сильнее жалея, что вообще решилась на эту поездку.

Дедушкин многоквартирный дом стоял на довольно тихой улице на самом краю парка Реадовка. Двор с облупленной ржавой каруселью и остатками песочницы в центре освещал одинокий фонарь – все остальные оказались разбиты. Благо, солнце только-только скрылось за крышами ближайших домов и все еще бросало в просветы между постройками тепло-золотые лучи, давая возможность во всех подробностях рассмотреть обшарпанные стены, перекошенные скамейки и заплеванные подъезды.

Слава дернула ручку двери на себя. Домофон, похоже, сломали сразу же после установки, так что дверь поддалась без особых усилий, но с оглушительным скрипом, спугнувшим стайку воробьев с пышного куста сирени. Тут же в нос шибануло ароматами канализации и сырости из подвала, а чтобы добраться до жилья в целости, пришлось подсветить стертые деревянные ступени тусклым телефонным фонариком.

Квартира находилась на втором этаже старого двухэтажного дома. Лампочки на площадках оказались выкручены, стены расписаны разноцветными каракулями, которые даже при всем желании Слава никак не могла сложить в осмысленные слова. Единственное окно на лестничной клетке было покрыто внушительным слоем пыли и лишь слегка обозначалось посреди утопающей в темноте стены.

В детстве Слава то ли не замечала всего этого, то ли попросту не обращала внимания. Она хорошо помнила, как бегала по этим темным лестницам с соседскими мальчишками, как лепила куличики в песке для посыпки улиц, который и песочницей-то не был, и как дед катал ее на скрипучей карусели, провернуть которую даже в те времена стоило огромных усилий.

Теперь же и двор, и подъезд казались чужими, неприветливыми, а от густой тьмы вокруг невольно вставали дыбом волосы на затылке.

В каком-то напряжении Слава позвонила в дверь. Спустя неприлично долгое время с той стороны донеслось приглушенное шарканье и настороженный старушечий голос:

– Кто?

– Здрасьте, теть Тоня. Это Слава Белова. Я за ключами.

Щелкнул замок, скрипнула первая дверь. По шороху и некоторому промедлению со стороны соседки Слава поняла, что та пытается разглядеть ее через глазок. Однако увидеть она могла разве что темный силуэт на темном фоне, и, будь девушка на ее месте, такого зрелища она бы наверняка испугалась.

Раздался еще один щелчок, и дверь наконец распахнулась, излив на площадку желтый свет.

– А, Слава, ты что ли? Боже мой, да тебя не узнать! Давно же ты деда не навещала, помню тебя еще вот такой. – Соседка изобразила рукой рост маленького ребенка. – А оно вон как вышло, с дедом-то…

Удивительно, но сама тетя Тоня за это время почти не изменилась: невысокая женщина с дряблой кожей, вторым подбородком и короткой стрижкой, она по-прежнему носила крупные очки на маленьком носу, халат в цветочек и рваные тапочки. От нее пахло лекарствами и домашней едой, но сильнее всего чувствовался едкий кошачий дух.

– Ага, – проговорила Слава, чтобы не казаться совсем уж невежливой, потому что понятия не имела, что ответить соседке. Разговаривать вообще не хотелось, ни с пожилой женщиной, которую она едва знала, ни с кем бы то ни было еще.

– А мы иногда с ним беседовали, с Виктором Ивановичем-то, – печально улыбнулась тетя Тоня. В прихожей за ее спиной показалась одна из кошек и поглядела на Славу, дергая хвостом. – На чай с пирожками заходил, а то ведь дети разъехались, совсем навещать перестали, все работа, работа. Вот иногда торт приготовить хочется, а угостить-то некого кроме соседей. Мне одной так тоскливо бывает, а как Виктор Иванович придет, то про зверушек расскажет что-нибудь эдакое из практики своей, то про литературу, то про театр, уже и не так тяжело на душе. Про тебя рассказывал много. Помню, гордился очень, что ты по его стопам в ветеринарию пошла и что в приют для животных устроилась. Дело-то хорошее, важное. А то тваринки и сказать не могут, если у них заболит что-то, и не узнаешь, пока совсем худо не станет. Ой, что-то Мурка моя в последнее время совсем вялая стала, может, съела что, а может от старости. Ей-то, дай бог памяти, лет пятнадцать уже. Может, зайдешь как-нибудь, Слава, посмотришь кошечку? А я тебе пирожков наготовлю, а то вон какая худенькая.

– Зайду, теть Тоня, – вежливо пообещала она, хотя уже несколько лет как забросила и учебу, и работу.

Она помнила, как дед обрадовался, как поздравлял ее, когда Слава поступила на первый курс, и как тихо вздохнул в трубку, когда она сообщила, что нашла себе занятие получше. Может, он был разочарован, так же как ее мать и отец, но в отличие от них не сказал этого вслух. А Слава не жалела. Это ее жизнь, и она не собиралась оправдывать чужие ожидания.

– Горе-то какое, все никак поверить не могу, – покачала головой соседка, не обращая никакого внимания на молчаливость Славы. – Ведь он не старый даже был, здоровье – ого-го, и вдруг такое… Жалко Виктора Ивановича, очень жалко. Золотой был человек, вежливый, интеллигентный. Всегда помогал, о чем ни попроси. То полку прикрутить, то сумки с продуктами донести, а то новый холодильник мне с каким-то молодым человеком на второй этаж поднимали. Всегда кошек во дворе подкармливал, а моих сколько раз лечил – и ни копейки не брал! Ой, как без него-то…

Женщина всхлипнула и вновь сокрушенно покачала головой. Видно было, что слова эти – не простая вежливость, и что смерть искренне ее опечалила.