Следующим, на кого я обратил внимание, был пожилой рыцарь, как я узнал позже, один из соседей де Фруссара, остановившийся у него проездом. Он приехал со своей юной женой. Рыцарь предпочитал просторную одежду неярких цветов. Его котарди12 из тонкой шерсти, выкрашенной в голубой цвет, доходил до колена. Льняные белые шоссы были заправлены в дорожные сапоги. Изрядно поредевшие седые волосы с лысиной на макушке достигали плеч, а лицо, украшенное такой же седой бородой, было испещрено глубокими морщинами, похожими на шрамы. Когда он улыбался, во рту виднелись редкие гнилые зубы. На мой взгляд, возраст этого рыцаря был очень почтенным.

Его жена могла соперничать с мадам Габриэллой лишь молодостью, так как ей едва ли исполнилось шестнадцать. В платье зеленого бархата, более простого фасона и не столь вычурно украшенном, в бургундском чепце13, скрывавшем волосы, она просто терялась на фоне хозяйки замка. Впрочем, ее свежее личико с мелкими приятными чертами и едва заметными следами сведенных прыщей выглядело достаточно привлекательным. Еще девушка была широка в кости и, следовательно, способна к усиленному деторождению. Это обстоятельство должно давать мужу надежду на продление рода и опасение за вполне вероятное появление рогов.

Пятым за столом сидел менестрель. Он сменил свое дорожное платье на красивый наряд столь ярких цветов, что напоминал весенний сад. На нем была приталенная безрукавка из пунцового шелка. Сами рукава с множеством узелков и разрезов белого и черного цвета соответственно, держались на широких желтых лентах. Шоссы же, плотно обтягивающие ноги, сочетали в себе не два, а гораздо больше цветов – от белого до фиолетового. Черные волосы странствующего певца вились от природы, обрамляя красивое, смуглое от загара лицо, как у человека, проводящего много времени в дороге. Молодой человек наверняка имел происхождение, достаточное для того, чтобы находиться за одним столом с рыцарями и их дамами. Он из кожи лез вон, дабы угодить Габриэлле, и совсем не обращал внимания на жену старого рыцаря, что погружало последнюю в уныние.

      Слуги чинно следовали к столу и обратно к дверям зала, разнося различные блюда и вина. В скупости и отсутствии хлебосольства молодого рыцаря трудно было упрекнуть. На оловянной посуде подавались запеченные перепелки и цыплята, копчености, соления, супы, свежий мед и несколько сортов вина. В отличие от обеда, ужинали обычно неспешно, смакуя удовольствие от еды и выпитых напитков. Вечерняя трапеза в замке де Фруссара не являлась исключением из данного правила. Первое время за столом были слышны лишь чавканье, хруст костей и короткие возгласы о том, что попробовать и как. Но к концу первого часа, когда все более или менее насытились, беседа оживилась. Хозяева и гости живо болтали между собой, не забывая межу тем и набивать животы. Мне с моего места было хорошо слышно, о чем говорили за столом. Начали с нашего господина, бургундского герцога, провозгласив тост за здоровье нашего герцога Жана Бесстрашного.

Пожилой рыцарь, поставив на стол кубок, вытер губы тыльной стороной ладони и произнес тоном человека, привыкшего к уважению:

– Наш добрый герцог взялся за дело рьяно. Дай ему Бог долгих лет жизни. Король французский Карл ему благоволит. Беда в том, что тот погружен в дела настолько, насколько позволяет ему болезнь. Ведь известно, что он понемногу сходит с ума. Ничего. Указы герцога от имени короля позволят укрепить государство.

Высказавшись, старый рыцарь гордо посмотрел вокруг.

– Арманьяки14 не смирятся с этим, – вставил менестрель, заслужив этим хмурый взгляд рыцаря, которого он перебил. Но так как де Фруссар почтительно молчал, рыцарь продолжил развивать свою мысль: