На восьмой день в замок пожаловали гости. И по этому поводу хозяева устроили если и не пир, то небольшую пирушку. И я был назначен присутствовать в зале в качестве оруженосца де Фруссара. Из-за бедности у рыцаря не было оруженосца-дворянина, поэтому эту почетную должность исполнял кто-нибудь из сержантов. Теперь настала моя очередь. Я хорошенько вымылся теплой водой. Спасибо любезной поварихе, надел дублет и сверху новенький сюрко с гербом рыцаря на груди. Простой меч в кожаных ножнах я повесил слева. А свой кинжал – справа. Деревянным гребнем пригладил волосы, оставив лоб открытым. И посчитал, что затраченных усилий достаточно, чтобы не выглядеть огородным пугалом.

В положенное время я оказался в зале. В нем ничего не изменилось, разве что свечей горело гораздо больше. И все одно углы тонули в полумраке. За столом, покрытым белой скатертью, сидели сам де Фруссар, его жена, капеллан и гости: пожилой дворянин, девушка, годящаяся ему в дочери, если не во внучки, и молодой человек лет двадцати пяти, лютня и нарядная одежда которого выдавали в нем менестреля. Я занял место позади кресла рыцаря, рядом с пажом, стоящим за госпожой. Чтобы не попасть впросак, во время обеда я попросил Фабиана подсказывать мне, что делать, и тот пообещал. Я не так часто бывал в дворянском обществе, больше наблюдая рыцарей в походных условиях. Поэтому уж раз представился случай, я решил внимательно понаблюдать за собравшейся компанией, чтобы извлечь для себя пользу и расширить свои представления о куртуазном обществе, пусть и провинциальном.

      Прежде всего сам Реджис де Фруссар, восседавший во главе стола. Сейчас он смотрелся по-иному, чем обычно. На рыцаре была дорогая одежда из двух вертикально разделенных цветов. Бархатный красно-зеленый камзол с большим количеством нашитых мелких пуговиц и пристегнутыми рукавами. В разрезы их проглядывало белое тонкое полотно рубашки и шоссы из шелка таких же цветов. На ногах рыцаря были туфли-пулены из черной замши с загнутыми вверх носами очень умеренной длины. Только кинжал, висевший в посеребренных ножнах на поясе владетеля Мо, оставался тем же. Волосы молодого рыцаря были тщательно расчесаны, а концы завиты. В целом мой господин выглядел красиво. И только находясь в непосредственной близости от него, можно было заметить, что одежда носилась более чем долго и успела слегка вытереться.

Его жена Габриэлла де Фруссар сидела по левую руку от мужа. На ней был черный шелковый роб с узким лифом и широкой длиннющей юбкой, украшенной каймой, с вышитыми на ней золотом цветами. Узкие, изрезанные причудливым рисунком рукава подчеркивали изящество и тонкость ее рук. Само платье было спереди подоткнуто так, что виднелась не только нижняя, ослепительной белизны юбка также из шелка, но и кончик маленького красного башмачка, позволяющий вообразить и невидимую под платьем ножку. На безукоризненной формы шее блестела в свете свечей золотая цепочка с кулоном из аметиста. Пышные пшеничные волосы были убраны в высокую прическу, украшенную жемчужной сеткой. Лицо с открытым лбом и выщипанными в тонкую линию дугами бровей по нынешней моде чуть нарумянено и подкрашено. Впрочем, мне, небольшому знатоку женских уловок так и не удалось установить, натуральные у мадам ресницы или результат ухищрений, настолько они были длинны и пушисты и так красиво оттеняли голубизну ее глаз. Могла ли Габриэлла считаться красавицей? Не мне судить. Скажу только, что черты ее лица отличались соразмерностью и четкостью линий. Тонкий изящный нос можно было по праву назвать римским, а вот рот с полными ярко-красными губами, пожалуй, был великоват. Но сама она производила ошеломляющее впечатление на окружающих. Возможно, в этом виноваты и использованные ею притирания и благовония, от аромата которых кружилась голова. И не только муж, а и старик, и молодой менестрель не могли оторвать от нее глаз. Мне повезло, что я стоял позади и любоваться ею мог лишь сзади, да иногда в профиль, когда она поворачивалась к мужу. Зато от аромата спасения не было. Удушливый и кружащий голову, он заставлял бредить наяву. Хорошо, что под одеждой я носил ладанку, уберегающую как от сглаза и порчи, так и от женских чар.