Горан, чье лицо в этот момент стало чернее тучи, хотел было сказать что-то резкое, но только раскрыл рот и закрыл его, сдержавшись.

А затем он все же произнес:

– Нет, Квитко, наоборот, ты нам очень помогаешь. Я хотел бы знать о матери как можно больше. Ты не должен стесняться меня ни в коей мере. Я хочу знать всю правду.

Дворецкий посмотрел на Горана и кивнул.

– Так значит, Драга была своенравной женщиной? – Напомнил ему свой вопрос инспектор.

– О да! Еще какой! Но только не поймите меня неправильно: она не была капризной или властной. Но она могла быть жесткой. Она была помешана на несправедливости. Верите или нет, но в доме почти не осталось слуг из-за нее.

– Как это? – Не понял Горан. – Она над всеми издевалась?

– Наоборот, если в те годы летом мы нанимали еще больше людей, чем сейчас, то Драга потребовала, чтобы я никого не приглашал. Она сказала, что слуги нужны больным людям, тем, кто не может о себе позаботиться сам.

– То есть она предпочитала все делать сама? – Уточнил инспектор.

– Едва ли она могла принудить всех остальных быть самостоятельными. – Засмеялся Квитко. – Но сама она могла и убраться, и приготовить поесть. Правда, после рождения ребенка она стала более сговорчивой. Просто не успевала делать все сама. Пришлось поступиться принципами.

– Стойте-стойте. – Сказал инспектор. – Кажется, Алма что-то подобное сказала про нее.

– Что сказала? – Спросил Горан.

– Что-то про Толстого, что она была похожа на его последователя.

– Не знаю про это ничего. Это тот русский граф, что под конец жизни не держал в доме слуг и сам готовил себе кашу?

– Вроде бы да. – Сказал инспектор.

– Но что нам это дает?! – Нетерпеливо воскликнул Горан.

Биттерфилд бросил на него долгий взгляд.

– Мы только в начале пути. – Сказал он. – Что еще вы можете рассказать нам о Драге? Могла ли она… влюбиться в кого-то помимо своего мужа? Кажется, вы на это намекали.

– Ни о чем таком я не знаю. Но я слышал… – Дворецкий остановился и посмотрел вопросительно на Горана, словно спрашивая его дозволения говорить о столь щепетильной теме.

– Да говори уже, Квитко! – Воскликнул Горан.

– Краем уха я слышал, что господа упоминали какого-то мужчину в контексте мадам.

– Какие господа? Кто именно?

– Кажется, это был Милен и Марко. Они говорили что-то вроде «проклятый парень, черт Драгу дернул связаться с ним»!

– Как звали этого парня? – Спросил инспектор.

Квитко засмеялся.

– Я как будто на допросе! Зачем вам такие подробности?

– Имя? – Спросил Горан и вскочил с места. Глаза его пылали от волнения и даже злости.

– Я просто не помню. Кажется, что-то связанное со светом. Или ковкой. Но я могу ошибаться. Столько лет прошло, и никто никогда не поднимал эту тему прежде.

Биттерфилд испустил глубокий вздох, а Горан ходил теперь взволнованно по кабинету.

– Почему отец никогда мне ничего не говорил об этом самом «парне»? – Он остановился и вперил взгляд в дворецкого.

– Ну что вы, господин Горан, разве о таком стоит говорить детям? Слуги шептались, но нас было мало, и все, кто был тогда в доме, уже давно на том свете. Это были пожилые женщины, которых госпожа не решилась уволить из-за их возраста. Да, они говорили об этом на кухне, но все были очень сдержаны, сплетни быстро закончились.

– Что именно они говорили?

– Будто госпожа покончила с собой из-за любви.

– Что за бред! – Воскликнул Горан. – Она не в девятнадцатом веке жила! Могла спокойно разойтись с отцом.

Дворецкий посмотрел на своего хозяина с укоризной.

– А как же вы, господин Горан? Разве она могла оставить вас?

– Да ведь любой судья на стороне женщины, когда речь о том, с кем остаются дети! В этом нет никакого смысла!