Варю начало тошнить.

Не от самой еды, а от вида оружия в руках Ирины. Она резала с таким восторгом на лице, что Варе пришла мысль: если она сейчас не запоет, то точно окажется на месте этой рыбы.

Стоило ей заглянуть в морозилку – вдруг там прошлые гости завалялись между окорочками и омулем?

Варя попыталась посмотреть в окно, где совсем рассвело, но увидела лишь будку с выглядывающей из нее звериной мордой. Едва они с псом столкнулись взглядами, тот оскалился, показывая зубы.

Тогда же перед глазами возникла целая доска ледяной стружки и восторженное лицо Ирины.

– Пробуй, пока не растаяла. Вот, макай в соль с перцем и в рот.

Варя с сомнением взглянула на блюдо, не желая осознавать, что Ирина хочет накормить ее сырой рыбой.

– А… Ее не нужно пожарить?

– Что ты, это же все испортит! Смотри.

Для достоверности Ирина схватила один из кусочков, щедро опуская его в соль, и полностью сунула в рот, чтобы снова вернуться к Варе, ожидающе на нее глядя. Не будь она заперта в этом доме, с бешеным псом за дверью и свертком сомнительного содержания, точно бы отказалась. Точнее, ее бы уже здесь не было.

Поэтому Варя все же сделала то, что хотела от нее Ирина, желая как можно скорее закончить с угощениями. На вкус строганина была рыбная, холодная и соленая – больше ничего Варя почувствовать не успела, быстро проглотив. Потом еще один кусок, и еще. Она не могла объяснить почему, но ей внезапно стало жарко, и на лице выступила испарина. Холод ужаса пробежал по спине, когда в свертке что-то зашевелилось.

Варя испуганно уставилась на него, чувствуя, как слабеют руки. Все, чего ей хотелось, это отбросить его и затоптать, как топчут паука, крича и сгорая от паники. Но под покрывалом, скрывающим лицо, Варя вдруг увидела детскую руку.

Та открыла его, и теперь сверток едва не выпал от неожиданности.

Розовощекая Настенька ей улыбалась, хлопая самыми ясными глазами, какие ей только удавалось видеть.

– Не понимаю: у тебя что, дома своего нет? Зачем уходить и ждать у соседки, тебе что, пять лет? Сама дома побыть не можешь?

Варя молчала, периодически перехватывая пакеты, режущие ладони, пока мать искала в сумке ключи. Не было сил объяснять ей, указывать на закрытый дом и то, что она взяла последнюю связку ключей, и еще много на что.

К тому времени, когда мама возникла на пороге соседского дома, Варя успела забыть, что ждет кого-то. Тело срослось со стулом, руки прижимали к груди теплый шевелящиеся сверток, и все за пределами дома перестало существовать. Варя не могла даже оторвать взгляда от Настеньки, не то, что думать о чем-то, кроме нее. Ирина тем временем ворковала рядом, занимаясь ухой, чей аромат наполнял дом и заставлял ждать обеда с особым желанием.

На время Варя забыла обо всей жизни до ее появления в доме Ирины, дым из которого стелется по снегу. Забыла о Славе, его болезни, проблемах с матерью. В том доме было тепло и спокойно, в свой же возвращаться совершенно не хотелось.

И осознание этого пугало Варю едва ли не больше, чем сам факт воскресшего ребенка.

Показалось, убеждала она себя, но перед глазами снова всплывала картина Настеньки в кроватке, полностью окоченевшей и с трупными пятнами на лице.

Мама, наконец, нашла ключи и, привалившись коленом к двери, с трудом отперла ее.

– Примерзла, что ли, – предположила она, и, попав в дом, сразу же забыла и о неудобствах, и о претензиях.

Варя поставила пакеты на кухонный стол, пока мама включала свет в комнатах, заодно проверяя, был ли здесь отец.

Но его и след простыл.

К счастью, иначе бы Варя решила, что, в самом деле сходит с ума, и дом не пустовал, когда она пыталась попасть в него. С этим разобрались, но что насчет Настеньки? Она воскресла или была жива, а труп Варе лишь привиделся? Первый вариант мало укладывался в голове, но и второй был не то чтобы лучше – выходило, что с ней точно что-то не в порядке.