– Я у соседки попросила, – мигом отозвалась Варя, уже застегивая куртку. – В каком ты магазине? Я сейчас приду.

– Ты чем дверь закроешь, Варь? Жди, скоро буду.

В трубке послышались быстрые гудки, и Варя опустила телефон, задумчиво на него глядя. Мама решила, будто все это время она находится в доме? Тогда с чего было звонить? Зачем просить телефон у соседки?

Растерянность сменилась прежним страхом – Варя немного согрелась, и стоило подождать у своих ворот, но никак не в одной комнате с трупом.

И вызвать полицию, в конце концов.

Будто узнав ее мысли, на пороге возникла Ирина со свертком в руках. Она приблизилась, аккуратно забирая из ее пальцев телефон, и участливо спросила:

– Ну что?

Варя поняла, как часто дышит и бегает взглядом по прихожей, будто в самом деле боится этого места, поэтому попыталась выровнять дыхание и как можно спокойнее ответить:

– Мама скоро будет. Я пойду ей навстречу. Спасибо за телефон!

Она бросилась к двери, но едва та приоткрылась, снаружи послышался звериный рык. Варя захлопнула ее прежде, чем сообразила: кажется, она в западне.

– Сегодня аномально холодно даже для нас, куда ты пойдешь? – пропела над ухом Ирина. Варя вздохнула, оборачиваясь и отступая к двери. – Скажи маме, что подождешь у нас, я тебя хоть накормлю. Ты когда-нибудь пробовала нашу строганину? Нет? Это большое упущение!

Варя не заметила, как с нее сняли куртку, она сама сбросила обувь и оказалась за столом. Будто эти моменты просто вырезали из ее памяти, и стоило промелькнуть вспышке, как все стало совершенно иначе, чем было. И вот она уже сидела за столом, ожидая угощения старухи, что коллекционирует мертвых детей.

Белая кружевная скатерть застилала столешницу, салфетки в той же технике лежали на подоконнике под банками с грибами, похожие занавески полностью закрывали окно. Хозяйка дома была той еще рукодельницей, и кружево притягивало взгляд, гипнотизируя узором. Это точно было колдовство – по-другому Варя не могла объяснить, почему забыла о матери, доме и мертвом ребенке, погружаясь куда-то глубже, чем стоял привычный ей мир.

Варя очнулась, лишь когда перед ней возникла тарелка, а рядом маленькая чашка, похожая на те, что используют для эспрессо. Только вместо горячего напитка в ней была смесь соли с перцем, насыпанная до краев.

– Я не голодна… – слабо заспорила Варя, оборачиваясь к холодильнику, где все это время возилась Ирина, тихо напевая колыбельную. – Не стоит…

– Стоит-стоит! – перебила ее она. – Если хочешь помочь – вот, покачай пока Настеньку.

Варя едва не выронила сверток, когда тот оказался у нее в руках. Большой, тяжелый и мягкий, как плюшевая игрушка, так что сразу захотелось его обнять, прижать к себе и закрыть глаза. Мертвое лицо ребенка с трупным пятном на носу стало медленно расплываться в сознании, как настолько далекое воспоминание, что остались только слова, а картинка стерлась. Варя помнила, как не раз брала на руки Славу, но тот был беспокойным, ерзал даже во сне, оттого держать его было тяжело.

Но Настенька была другой.

До того мягкая, будто в покрывало насыпали риса вместо ребенка, и он легко прогибался под пальцами. Варя попыталась надавить чуть сильнее, чтобы нащупать тельце, но так и не смогла.

Окоченевший труп должен быть твердым – это она понимала даже сквозь морок, что застилал глаза. Что же тогда Варя держала в руках?

– Побайкай для нее, милая. Слышишь, как плачет?

По коже поползли мурашки. Плачет? Из-под покрывала не доносилось ни звука. Даже дыхания было не расслышать. Потому что мертвые младенцы не дышат, верно?

Ирина тем временем достала замороженную до твердости камня рыбу, огромный блестящий нож, и, уперев ту в доску, резкими движениями стала счищать стружку с характерным хрустом.