Вот именно. Все тут проще простого. Но… С некоторого времени Костя стал… побаиваться своей темной комнаты.

И даже до предательской дрожи в пальцах!

И вроде как посильней аж, нежели потолка.

А началось это с примечательного случая одного. Отщелкнул тогда исследователь шпингалет и – веник выпал из ослабевших рук! В темной… в затхлом пространстве, где только застоявшийся мрак, и больше не было никогда ничего, а только что-то подчас шуршало… там, посреди всевозможного мелкого мусора, копившегося годами

(столетиями?)

сидел ЭТОТ.

Иначе не назовешь.

Потому что и не понятно даже, кто или что.

Какой-то неясный зверь, или невероятно уродливый – выжатый? – человеческий новорожденный младенец. Мумия ли младенца? А может и вообще – предмет, который никогда и не был живым? Попробуй в темноте различи! Но вот одно-то Костя знал точно: Этот, которого он там увидел… он на Костю смотрел. Недвижный. И будто соткан весь из тусклого блеска. Едва намеченный…

Костя отшатнулся тогда и моментально захлопнул дверь. И застегнул шпингалет – кажется, и не соображая даже, что делает. Так пальцы сами собой отдергиваются от раскаленной сковороды.

Потом он попытался успокоить себя. Ничего! Наверное, Этот из транзитных гостей – из тех, которые появятся один раз, а потом поминай как звали.

Вот было же ведь однажды… Отправился для чего-то на кухню, включает свет – все узенькое пространство между плитой и буфетом занимает петушиная голова, огромная…

Горячий ветер из ее клюва… такой, что от него шевелятся волосы.

И дернулась эта голова от яркого того света; и гребнем, вялым, иссиня-красным – мазнула по закопченному потолку.

А Костя весь вжался в стену, глаза зажмурил…

Потом открыл – ничего. И только белеют полосы, какие гребень этот чудовищный в копоти потолка оставил…

Так вот, ведь больше не приходил петух! Никогда. А значит и не до Кости явился он, а так – гость транзитный.

Да, уговаривал тогда себя Константин, уговаривал – а все же не удалось ему обрести покой. Потому что чутье у него имелось: угадывал, какие из пришельцев больше никогда не придут, а какие останутся, обживутся. И подсказало ему тогда сразу же чутье это: нет! ЭТОТ не из транзитных… И так и вышло!

С тех пор – как только ни откроет Костя дверь в темную, сразу видит: в глубине сидит Этот. И смотрит на него, неподвижный…

Эх, досками б ее позабить, комнату! Толстенными да крест-накрест!!

Да только ведь горячий-то мусор, ничего не поделаешь, прятать надо! И прятать оперативно. И темная – единственное имеющееся к тому средство.

И вот постепенно Костя… привык. Старался заметать быстро, не взглядывая в глаза Этому. А только замечал краем глаза, что Этот, кажется, понемногу… растет

(растение?)

неподвижный…

Не может быть, – скажут некоторые. Чтобы к такому-то – да привыкнуть?!

Но некто мудрый сказал, а Костя это высказывание слышал от какого-то умника: человек – единственное животное, которое привыкает и к тому даже, что НЕ МОЖЕТ ПРИВЫКНУТЬ.

(а что же – ведь жить-то надо!)

Итак… Шпингалет – дверь – глаза строго в пол. И веником быстро-быстро… Вот так. Дверь, шпингалет и – уфф!.. все. Теперь не грех и открыть. «Иду! Да иду я, на …!» Соловушка…

Как выяснилось, на этот раз ритуальных действий можно было не совершать. Ведь навестили свои. Пришел Жора, давняя Костина любовь… и Костина ненависть.

До настоящей жизни Костя только читал в романах про «любовь-ненависть». И не верил. Как и большинство думающих людей, впрочем. Конечно, противоположности как-то вот и взаимопроникают, не только борются. Однако не предельные же! Не может быть Бог и дьяволом. И стоило бы человечеству все же признаться в том, что любовь, которая оборачивается ненавистью, не есть любовь. (Сказывают, оборотень может перекинуться волком. Но ведь про оборотня и не говорят, что он человек! В какой бы фазе ни находился. Чего же ради тогда мы называем страсти – любовью?)