«Божья вода, ты прости меня, рабу божию Марию!» – не переставая повторяла Маруська заклинание, на все сосуды и емкости с водой.

«Свихнулась баба!» – перешептывались на деревне. Маруська, несмотря на помешательство, свои материнские обязанности исполняла ладно, будто по наитию. Люська была накормлена, ухожена и присмотрена, может этот священный обряд и не позволил Марусе сойти с ума окончательно. Докторичка, навещавшая роженицу с дочерью, привезла из района лекарство, и сама контролировала его приём. Предварительный диагноз – тяжёлая депрессия, затянулся у Маруськи на всю оставшуюся жизнь, а лекарство для лечения она подобрала сама. Став сильно пьющей Машкой – курилкой, бабой Ягой. В библиотеку она больше не вернулась. Человек без души не живёт. Врачебная комиссия определила ей пожизненную пенсию.

6

Весенняя вода угрожающе поднялась, готовясь затопить окрестности, в назидание людям, не почитающим её должным образом. В овраге, по которому в реку уносило тающий снег, солнце серебрило монетку. Люська вела счёт каждой копеечке. Найденным монеткам радовалась как ребёнок. Она и ходила, всегда низко опустив голову, будто искала что, а может, с людьми взглядами встречаться не хотела: не всегда взгляды были добрыми.

Подошвы резиновых сапог заскользили по масляной глине, как хорошо смазанные лыжи. Ухватиться было не за что. Сердце бешено забилось. Белое мягкое покрывало ласково опустилось на плечи. Стало тепло, уютно, запахло распустившейся черёмухой. Это был последний приступ в её жизни. Когда её нашли – тело уже остыло. Лёгкие были заполнены талой ледяной водой, в зажатой ладошке, как дань проводнику в мир теней, покоилась десятикопеечная монетка.

Гроб постоял у их избушки полчаса. Старушки, пришедшие проститься с доброй девкой, тихо плакали. Жалели Люську, жалели ничего не соображавшую, стоявшую как истукан у гроба дочери, что-то непрестанно бормочущую, Машку! Совсем свихнулась баба!

– Божья вода, забери меня – рабу божию Марию!

***

Егоркино лукошко

Оставлять Егорку дома одного приходилось часто. Домашняя животинка требовала ежедневной обрядни, а ещё под постоянным призором БабОли были двенадцать колхозных коров. Заниматься отдельно внуком, оставленным на лето невесткой, времени не оставалось. В деревне Егоркиных сверстников не было. Слонялся мальчонка один почти целый день, постигая деревенскую жизнь самостоятельно. Понятно, бедокурил частенько от чрезмерной самостоятельности.

На днях прибежал на ферму поклеванный петухом. Яйцо добыть решил. Согнал курицу с гнезда, та со страху начала по двору бегать, затеяла драку с одной из своих «товарок», петух их разнял, курица в курятнике спряталась, а Егорке от петуха досталось за разоренье куриного хозяйства. Петух сам по себе детей недолюбливал, а от Егоркиной наглости совсем оторопел, ну и проучил хулигана.

До этого события пакостнику дед накостылял. Разжившись бутылочкой беленькой в конце тяжелого трудового дня, решил было соленым огурчиком ужин скрасить, по привычке рукой в кадку залез, а от огурцов в соленой жиже только кожурки остались. Егорка «вражеские торпеды» все уничтожил, раздавив все до единой прямо в водах соленого ароматного моря. За обиду такую, от срыва вожделенного мероприятия, дед внучка ремнем угостил от души. Жалел потом шибко о расправе над мальцом, и чтобы вину загладить, взял с собой внука на МТС. Дед у Егорки был не из простых, возглавлял бригаду трактористов.

Сидя на дедовых коленях и дергая за рычаг дизеля, Егорка представлял себя героем-танкистом, командиром Т-34. Об одном жалел – дружки его городские не видят.