Шли по жёлтому полю газона
и, не выпив ни грамма озона,
исчезали за бронзой колонн.
Это время приснилось. Отсутствием снов
не докажешь обратного ты.
Но свободой от зыбких, ленивых часов
стала белая плоть наготы.
Стали пальцы холодные голых дождей,
выбивающих дробь тарантелл
на косых треугольниках белых ночей
между наших распущенных тел.

часы

Я совмещался с женщиной во плоти,
измерив небо формулами строф,
я грелся в эротическом комфорте,
за тропом разворачивая троп.
Я совмещался с женщиной и просто
касался неба дюжиной зрачков,
вплетая пальцы в клавиши отростков
разбитых на отделы позвонков.
Я совмещался с женщиной во плоти,
касаясь неба эллипсами губ,
и ангелы играли на фаготе,
используя молитвы вместо рук.
Я совмещался с женщиной во плоти,
касаясь неба каплями росы,
и капли в восхитительном полёте
следили за движеньями. Часы
считали тяжесть каждого мгновенья,
отпущенного Господом для ласк.
Казалось, время втянуто в сплетенье
плечей и бёдер, сумерек и фраз.
Я совмещался с женщиной во плоти,
измерив небо мыслями на глаз…
А женщина, в отличие от плоти,
не знала геометрии для нас.

банальное

Тоска, великий искуситель,
полдня протягивает мёд
забытых слов, и ты, любитель
чужих надежд, открытий, снов,
летишь на мёд.
Летишь и ждёшь, что ночью лунной
отыщешь след и блеск комет
и слов забытых блеск. Безумный!
Лишь тень души, лишь слабый всплеск
тебе в ответ.
Тебе в ответ сырое небо,
печальный колокол забот
и время, время, где ты не был,
очаровательное время…
И горький мёд.

За дверью матовой

Милый друг! За дверью матовой
писем, снов, дорог и лет
льют дожди; зонтов и смокингов
стало больше; серый цвет
доминирует; над парками
по утрам стоит туман;
всё привычно в этом воздухе:
что-то фарс, и всё – обман.
Серый глаз большого города,
серый профиль облаков,
чьи-то буйные фантазии,
чья-то школа дураков.
Стонет улица шпалерами
бесконечных тополей,
бродит лавками и скверами
чья-то тень, из призмы дней
собирает чьи-то вымыслы,
пьёт из серого ручья
наши трепетные истины.
Мы – ручные. Тень – ничья.
Всё привычно в этом воздухе.
Льют дожди; ютимся мы
под зонтами, все заложники
наших мыслей. Не видны,
не слышны, забыты Господом,
мажем серые холсты,
лепим серые убожества,
держим серые посты.
Мухи в серых паутинах
бездорожья, лжи, забот,
мы – ручные. Серым облаком
дни клубятся, дождь идёт.
Милый друг!

вектор

Любая попытка жить или говорить, не мудрствуя лукаво, уже есть попытка лукаво мудрствовать.

Вы когда-нибудь чувствовали себя совершенно посторонним в этом мире? Ваше метальное «Я» хоть раз ощущало ненужность физического, следило из укромного уголка за происходящим, сходило ли с ума, пытаясь спрятать большое, неуклюжее тело хоть куда, лишь бы с глаз долой, лишь бы не привлечь этой массой внимания тех, кто может покуситься на ваше «Я»?

Люди не любят тех, чьи позиции расплывчаты, не содержат чётких и строгих ориентиров, тех, кто в чём-то или во всём сомневается; люди не любят скептиков. Хотя скептицизм последних тоже есть позиция; об этом и говорить не стоит, уже всё давно сказано. Но люди скептиков не любят. Оно и понятно, что ничего не понятно. Если ты отвратителен, на тебя можно опрокинуть дополнительную лохань грязи, если ты идеален, можно одарить лишней очаровательной улыбкой; но если ты сомневаешься в существовании и чёрного, и белого, и даже серого цветов, то реакция будет одна – замешательство, переходящее в ступор.

Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу