Она шагнула внутрь, где пахло гниющим деревом и землёй, и положила записку на низкий столик, придавив её камнем. Дождь стучал по крыше, капли падали сквозь дыры, и Саюри вдруг почувствовала себя глупо. Зачем она здесь? Что она скажет, если он придёт? «Спасибо, что спас меня, сын убийц»? Её горло сжалось, и она повернулась к выходу, но тень в дверях заставила её замереть. Он был здесь.

Дождь барабанил по крыше заброшенной чайной, его шорох смешивался с плеском реки Камо за стенами. Саюри стояла у столика, её рука всё ещё лежала на камне, прижимающем записку, когда тень в дверях стала чётче. Рётаро шагнул внутрь, его тёмно-синее хаори блестело от воды, а капли стекали с волос, падая на гнилые доски пола. Его меч висел у пояса, но рука не касалась рукояти – он не выглядел угрожающим, только насторожённым. Свет луны, пробивавшийся сквозь щели в крыше, осветил его лицо: резкие скулы, прямой нос, глаза, тёмные и глубокие, как омуты. Он остановился в трёх шагах от неё, и тишина между ними стала тяжелее дождя.

Саюри сжала кулаки под рукавами плаща, её сердце заколотилось. Она не ожидала, что он придёт так скоро – или вообще придёт. Её капюшон соскользнул, открывая лицо, и она почувствовала себя голой под его взглядом. Рётаро наклонил голову, словно изучая её, и его голос, низкий и спокойный, прорезал шорох воды:

– Ты оставила записку.

Она кивнула, не доверяя своему голосу. Её горло пересохло, а слова, заранее подготовленные, растворились в воздухе. Она хотела сказать «спасибо», хотела спросить про шрам, про его семью, но вместо этого только смотрела, как капли падают с его рукавов, оставляя тёмные пятна на полу.

– Зачем? – спросил он, шагнув ближе. Его шаги были мягкими, почти бесшумными, несмотря на гэта, тихо стучащим по камням снаружи. – После рынка ты могла просто уйти.