– Эй, креветочный король, подъём! Жанетта зовёт!

Зал шептался, кто-то хихикнул, она обложила его салфетками – белые квадраты легли на пиджак, как снег, Жанна нарисовала усы, написав:

– Проснись и загадай.

Он очнулся, моргнул, пробормотал, потирая лоб:

– Весёлые вы, чертовки, – и бросил сто евро на стол, чуть не уронив тарелку.

Маргарета улыбнулась – не от денег, а от лёгкости, что пробивалась сквозь дым. После смен они сидели за стойкой, вино – "топливо", как звала его Лора, – смывало усталость. Жанна мечтала, глядя в пустой стакан:

– Кафе своё открою, с пирогами, как у мамы в Оране, без этого смрада.

Клэр шептала, теребя прядь волос:

– Канада – леса, снег, там не бьют по пятницам…

Лора шутила, хлопая ладонью по стойке:

– А я на пляж, с коктейлем, без вас, работяг!

Они играли в карты – Жанна жульничала, пряча туз в рукаве, пели старые шансоны, пока бармен не стучал кулаком:

– Хватит орать, спать пора!

Однажды Жанна ткнула её в плечо, глаза блестели от вина:

– А ты? Чего хочешь?

– Уехать хочу, – вырвалось тихо, почти случайно. – В Индию, может.

Лора присвистнула, чуть не подавившись:

– Слоны, храмы? Серьёзно!

На следующий вечер Лора притащила книгу – потёртую, с золотыми куполами на обложке, раскрыла страницу про Тадж-Махал:

– Слушай: "Белый мрамор, чудо Агры, шах построил его для жены, умершей от любви…" Это твоё?

Маргарета кивнула, сердце стукнуло – не любовь, а красота Тадж-Махала, его чистота в пыли веков, манила её. Она видела себя там – у стен, где ветер несёт запах сандала и цветов, где тени прошлого тонут в мраморе. Нарисовала храм рядом со слоном из прошлой недели, шепнув:

– Там другая жизнь.

Мечта росла с каждым вторником, с каждым бормотанием бизнесмена, с каждым звоном монет в банке под кроватью – сто, двести евро, жестянка тяжелела, как её надежда.

Февраль 2006 года холодил Париж, но Маргарета не замечала ветра, гулявшего по Монмартру. Ей было двадцать пять, и банка под кроватью, полная мятых евро, обещала выход за пределы трёх лет в «Ле Шат Ноар». Билет в Дели лежал на столе в мансарде – белый лист с чёрными буквами, мятый, но живой. Она смотрела на него, пальцы дрожали от предвкушения, и шепнула:

– Это мой шаг.

Последняя смена пролетела вихрем. Бар гудел – запах пота, шампанского и дешёвых духов душил, музыка била в грудь, танцоры кричали со сцены, хлопая босыми ногами по дереву. Лора забралась на стойку, пела "La Vie en Rose", слёзы текли по веснушкам, голос срывался:

– Ты бросаешь меня, Маргарета!

Гости аплодировали, кто-то крикнул:

– Ещё, рыжая, давай!

Маргарета разносила коктейли, улыбка сияла – не для чаевых, а для себя, как свет в конце туннеля. Бизнесмен подмигнул, сунув жёлтый тюльпан, лепестки чуть смялись:

– Ты светишься. Куда собралась?

– В Индию, – ответила она, ставя бокал с лёгким звоном.

– Удачи среди слонов! – он кинул лишние десять евро, они упали на липкий стол.

Коллеги узнали в ту же ночь. Лора уронила бутылку, стекло звякнуло о пол:

– Индия? Ты нас бросаешь?

Жанна усмехнулась, качая головой:

– Храмы вместо мартини? Смело! Докажи там, что можешь, как я доказала тут.

Клэр, вспоминая детство в деревне, где бегала по полям, пока мать кричала из окна, сказала тихо:

– Фото шли. Я мечтала о воле, ты её берёшь.

После закрытия они устроили прощание – шампанское пенилось, пузырьки шипели в стаканах, яблочный пирог от Жанны крошился на столе, оставляя липкие пятна. Клэр протянула красный шарф, связанный криво, но с теплом:

– На память, носи в Дели.

Жанна сунула записку, почерк дрожал:

– "Не забывай нас, путешественница."

Слёзы защипали глаза, Маргарета обняла их, шепнув: