– А на меня никто из красивых смотреть не желает? Только ты, сом лесной?

– Слышь, лысоватый, ты-ты, а в траве кузнечика найдешь для меня? За то напою водой! Лады?

– Гусь-то какой, глянь! Да не про тебя, а про вот того, с каштаном-волосом!

– Рыбка моя, ох ты и хорош! Усища! Медведь со страху убежит!

– Карась, лепешки будешь? Тебе говорю – отложи топорик! Да не боись – не сопру.

– Не хочешь пирога с ягненком? Нет? Ой, больно-то надо. Уже ешь? Ешь-ешь. Да не так же живо! Хоть пожуй-то разок – подавишься еще.

– Борода настоящая? Али наклеил? Дай погляжу. На вот тебе бусы из ягод. Сама сушила. Видать, для тебя старалась.

– Эй, тетка на коне! Слышь, взглядом-то не зашиби – медом угощу. Слезай, мед сам в рот не потечет.

Золотые, как прозывали меж собой в озерном краю соседей, жевали, чавкали, пили. Окружив дружелюбными группами прибывшую с дарами нагловатую озерную красоту, насмешничали, обменивались новостями. Многие крепкими родственными корнями проросли в соседнем племени. За житейскими пересудами порядки не нарушились, лишь поплыли кругами, как разводы на воде, вокруг оживленно балагурящих женщин.

К вечеру за валами началось мужское шествие.

Во главе сходившихся ручьями толп, похоже, что новый вождь. Враскоряку – ноги колесом, пониже пленника ростом, вел в веревках перевязанного старика Гнура. Уже сытыми глазами золотые высматривали настрой озерных. Шли без оружия. Ослабились напрягшиеся было порядки. Танаис вышла из подобревших, попрятавших оружие шеренг.

– Я, Скилур… – последовала долгим перечислением череда имен знакомых совместных предков. Закончив с предками, возблагодарил всесильных Богов в щедрости за новый день. Закашлявшись, продолжил: – Обида нанесена. Несправедливая. Без общего на то согласия. – Скилур откашлялся. Сплюнул мокроту простуды.

– Гнур, по подлости скрытой, хотел… – новый вожак оглядел примирительным взглядом разваливающиеся боевые порядки соседей, – …хотел втравить единую семью. Нас с вами. В какую-то там… дурную войну. Золото в закромах ваших голову-то старую окрутило. Гнилой Гнур, как выяснилось, в задумках дальних… – Задумавшись, вздохнув, добавил: – Да, старость лишает не только что сил, но и уносит напрочь ум… – Скилур выдержал паузу. Повысив до предела сиплый голос, завершил речь уже без комков: – Мы, «добрые» и «худые» озерного края, не согласны с ним. По обычаю предков дарим вам изгнанного из родов наших, бывшего Гнура. Останки же его без погребения поднесем прокормом зверью. Старейшин, что с ним в заговоре, – утопим с позором в озере. Озеро, вечно голодное, съест и бесславных. Добро же их нажитое, старейшин, то бишь, бывших, и жен их – примите в дар. Уже поспешали – кликнули добровольцев в поход. Думаем, деньков так через пять-семь наберем под три тысячи сорвиголов. Вам в пособу.

Скилур положил на траву у ног послов ритуальным подношением мятую грязную шапку в золотых шариках. Парадный пояс. Переломленный резной посох бывшего вождя Гнура. Верховная Жрица подняла правую руку. То уговором знак. Порядки вражды распускались. Тропою сквозь толпу шествовал в компании с Тайгетой ответный дар – бык с венком из полевых цветов. Война официально отменена. Обида забылась талым снегом. Никто не хотел трепать по крови близких да родных.

Племена готовились к церемонии замены вождя. В центре поля, что перед защитным валом, вколотили шест. К шесту привязали Гнура. Вывели сторонников из старейшин, связанных по рукам. Семерых. Молодых и в годах. Под заунывную, прощальным хором, песню к духам предков вышел новый вождь Скилур. Гордецом обошел кругом шест. Приговаривал шепотом молитву предкам перед связанными. Подошел к Гнуру. Посыпал поникшую голову бывшего вождя сухой землей. Дунул в темя. Перерезал клинком путы. Вложил в старческие руки потрепанный клевец. Вызвал на поединок громким голосом.