И опять все вернулось на круги своя. Сергей воспитывал, мать молча жила рядом, а я снова был предоставлен сам себе. За исключением обещанных соревнований. Справка из комнаты милиции добралась и до спортивной школы, поэтому дальше своего городишка передвигаться, как участник спортивной школы, мне запретили.

Так, что теперь на тренировки я ходил, просто от того, что надо было занять время.

Но беда не приходит одна. Отец паренька, которого я хорошо отметелил, вдруг решил написать заявление. Папаша был не из простых, и решил просто так красиво бабок срубить с нашего семейства. Но так как Сергей был очень правильным, взяток не брал и не давал, мать была не при делах, получить денег у него не получилось. А по иронии, заявление приняли и даже завели дело.

Теперь я все чаще бывал у Сергея на работе, чем дома или в школе. И так продолжалось полгода. Сергей сунулся однажды узнать, но ему четко дали понять: «Раньше надо было думать, а кормушка не твоя, нечего тебе здесь делать».

А потом был суд, по решению которого мне дали три года. Честно говоря, я не помню всего, что было на суде. Сидя за решеткой, я смотрел на происходящее, как на спектакль. Тамерлан Бадоев из подающего надежды спортсмена, оказался преступником. Мать и Сергей сидели вместе на лавочке и смотрели перед собой, и слушали приговор. подняв только на мгновение глаза, я встретился взглядом с Леонидом Степановичем. Он сидел на скамейке, руки были сжаты в кулаки. Я не мог выдержать его взгляда, а он только головой покачал.

Кто ни разу не был за решеткой, никогда не ощутит всей прелести жизни. И если раньше могло показаться, что в свои пятнадцать ты многое видел, тебя как щенка начинают учить и воспитывать по-своему. Сначала тебя как собаку пихают в камеру, и поездом везут до места назначения. А это как минимум суток трое. Наедине с собой и охранником. Все личные нужды, прием пищи, по расписанию. Разговаривать было бессмысленно. Для конвоиров мы не были людьми, уголовники, груз, за сохранность которого они отвечают.

А впереди уже виднеется «новая» жизнь. На огромной территории выстроены помещения барачного типа. Однотипные, кирпичные стены, красные железные крыши, и окна с решетками. А по всему периметру серый бетонный забор с колючей проволокой. Четыре барака, выстроенные в ряд, друг за другом – казармы со спальными местами. В каждом помещении стояли двух ярусные, металлические кровати и тумбочки рядом. В одну из обязанностей воспитателей, было проверять наличие или отсутствие в них запрещенки. Сладости, чай, кофе, сигареты, карты – если находили, изымали, а хозяина наказывали.

Порядок в бараках наводили сами. Но не все. Для этого были «рабы» – низшие, которые не заслужили ничего, кроме, как прислуживать остальным.

Один барак был обустроен под столовую, где наравне с работниками работали и мы. После лазарета, считалось вторым козырным местом.

Любого человека можно сломать. Вопрос только в том, что сломается ли он. Сначала новеньким рассказывали о порядках, а для закрепления показывали, что бывает, если любой из нас пойдет против системы. И вот, как только прозвучал отбой, и в помещении вырубили свет, я услышал шорохи возле своей кровати. Чуть привыкнув к темноте, я увидел троих. Крикнуть ничего я бы не успел, носок в качестве кляпа – и я нем. Остальные двое попытались зафиксировать меня с двух сторон. «Меня либо покалечат, либо убьют» – пронеслось в голове, когда меня стали душить. Реакция, или мышечная память была мгновенной: ударом ноги я убрал преграду слева и справа. Больше всех досталось смельчаку, попытавшему меня убить. Воткнув все тот же носок ему в глотку, стал наносить удар за ударом. В этот момент я был похож на машину убийцу.