Люди приходили отовсюду – поодиночке, целыми семьями; с термосами, палатками и одеялами, с надеждой и страхом в глазах. Местные вперемешку с приезжими обсуждали догадки и слухи, строили теории, глотая слова так же нервно, как горячий кофе в пластиковых стаканчиках.

Воздух загустел от смеси пыли, жары и ожидания. В нём явственно ощущался особый электрический привкус перемен, знакомый каждому, кто хоть раз стоял на пороге судьбоносного решения.

Джек Харпер стоял перед Дверью, слегка ссутулившись от усталости – физической и внутренней, но взгляд его был твёрдым. Солнечный свет разбросал по её поверхности блики, будто играл с высеченными в металле символами. В руках Джек держал большую плетёную корзину – в ней был свежий хлеб, вяленое мясо и металлический термос с горячим бульоном. Её дал ему старик, всю жизнь проживший на краю города, с выцветшими от времени глазами.

– Мы верим в вас, – тихо сказал он, когда передавал корзину, крепко пожав руку Джеку. Его голос слегка дрожал, словно потрёпанный парус на ветру. – Возвращайтесь с ответами… или хотя бы живыми.

– Мы сделаем всё возможное, – ответил Джек. И в этой фразе не было бравады – только искреннее обещание тем, кто ждал когда с неизвестности сдёрнут полог… и себе.

Он оглянулся. Толпа колыхалась, как поле под ветром, но из неё легко выделялись знакомые лица. Его команда. Люди, с которыми он собирался шагнуть в неведомое.

Лиза стояла чуть в стороне и сосредоточенно настраивала объектив своей камеры. Пальцы её двигались привычно, механически, но напряжение в уголках губ выдавало беспокойство. Она знала, как запечатлеть историю. Теперь же стала её частью.

Доктор Хэнсон, высокий, с туго затянутым галстуком и выражением учёной скептичности, молча листал свои записи, делая пометки на полях. Ветер шевелил страницы его блокнота, а он аккуратно придерживал их рукой, бормоча себе под нос:

– Я изучал аномалии всю жизнь, но никогда не думал, что однажды окажусь так близко. К тому, что невозможно объяснить… пока не шагнёшь внутрь.

Неподалёку Сара аккуратно перекладывала медицинские принадлежности из сумки в походный рюкзак. Её движения были отточены, как у хирурга, но в глубине глаз пряталась усталость, которую не скроешь под улыбкой.

– Хотелось бы надеяться, что всё это не понадобится, – сказала она, пересчитывая ампулы в жёстком футляре. – Но лучше ошибиться в сторону готовности.

Лиза тихо подошла к ней и, не говоря ни слова, мягко коснулась плеча и между ними пробежала искра молчаливого понимания. Они осознали, что отправляются не в путешествие, а на испытание их сил и возможностей.

***

Последние дни они практически жили в маленьком кафе на углу площади – старом, со стенами, хранящими тепло многих поколений. Его окна с облупленными рамами и витражами, на которых выцветшие от времени краски рассказывали о далёком прошлом, выходили прямо на площадь, где стояла Дверь. Здесь, на витражах, с мягкой улыбкой застыли дамы в кружевных шляпках и джентльмены с аккуратными усами, из паровозных труб валил клубящийся пар, а в воздухе, казалось, висел аромат давних дней – лёгкий, едва уловимый, пропитанный ванилью и ностальгией.

Когда-то здесь обсуждали новые рецепты и ссоры соседей. Теперь – структуру реальности.

Стены были завешаны картами, диаграммами, рукописными заметками. Один угол завален ящиками с оборудованием. На полках рядом с книгами – рации, компасы и зарядные станции. А в витрине, рядом с потускневшими серебряными ложечками и кружевными салфетками, лежали пожелтевшие блокноты, страницы которых были заполнены вперемешку математическими расчётами, списками снаряжения и личными заметками вроде: «Не забыть тёплые носки».