За видавшими виды столиками, в окружении чашек с недопитым кофе и стопками исписанных листов, рождалась история – не газетная, а та, что однажды станет шёпотом у костров и главами будущих учебников.

Мир за окнами продолжал жить в своём ритме: дети гоняли мяч по потрескавшемуся асфальту, в булочной поджаривались хлебцы, а газонокосилки равномерно стрекотали, словно напоминая, что трава не перестаёт расти, даже когда на город опускается неведомое.

Но за стеклом, в пахнущем лимоном и тревогой полумраке, кипела работа. Джек и Лиза, будто дирижёры сложнейшей симфонии, держали всё в руках: логистику, списки, карты, чертежи, гипотезы, закупки. Они спорили о способах экстренного возврата; обсуждали как разделить запасы и оборудование. И всё это время в углу стояла доска с раз и навсегда выведенной крупными буквами надписью:

«Всё может пойти не так. Подготовься!»

***

С каждым днём в воздухе сгущалось напряжение. Оно было почти физическим – как озон в воздухе перед бурей. Прохожие, раньше спешившие мимо, теперь замирали у окон кафе, надеясь уловить смысл ведущихся там разговоров. Некоторые приносили еду, другие – старые армейские фляги, третьи – пачку новых батареек. Старушка из соседнего дома, молчаливая и сгорбленная, протянула Лизе связанный ею шарф и прошептала: «Он тёплый. Там, где вы будете, может понадобиться нечто своё, домашнее».

А рядом, у самой площади, рос стихийный лагерь – наполовину ярмарка, наполовину паломничество. Палатки из армейского брезента и полиэтиленовой плёнки, флаги, закреплённые на чём придётся, костры, от которых тянуло резиной и сосновыми шишками. Кто-то пел под гитару, кто-то собирал подписи под петицией «закрыть эту чёртову штуку», а кто-то – просто молчал, глядя в сторону Двери, будто ждал, что она заговорит.

Именно оттуда, из суеты и гомона, однажды вынырнул Мюррей Сальтр – городская легенда, с лицом, возраст которого затёрся слишком многими стаканчиками бурбона. За ним, с философским равнодушием, трусила его гончая – старая, пепельно серая, по кличке Гектор, с глазами, в которых, казалось, отражалась вся усталость Вселенной.

– Любая экспедиция берёт собаку, – заявил Мюррей, облокотившись на стойку. – Гектор чует беду. Он завыл в тот день, когда моя бывшая вернулась за вещами. Думаю, это знак.

Гектор, лениво вздохнув, растянулся у его ног, как будто всем своим мохнатым телом сообщал: если там будет диван – я за.

Лиза не сдержала смеха, а Джек, склонившись, почесал псу за ухом и сказал:

– Подумать точно стоит. Иногда лучшая интуиция – на четырёх лапах.

Так, день за днём, на перекрёстке обычного мира и тайны, шла подготовка к экспедиции в иноявь.

Люди, которым хватало смелости не отводить взгляд, которые знали, что страх – это не повод отступать, а лишь причина держаться крепче друг за друга. В этих стенах – с запахом кофе, кожаных переплётов и надежды – постепенно превращали их отчаянную мечту в карту путешествия в неведомое.

И когда в следующий раз Дверь распахнётся…

Они будут готовы.

Сделать шаг за порог.

***

Однажды, в тёплый, чуть ветреный вечер, когда небо над Мейвиллом налилось мягким, акварельным светом – медным, розовым, местами фиолетовым – дверь кафе скрипнула. Не громко, но отчётливо, как вступительный аккорд перед неожиданным поворотом истории. Вместе с запахами влажных листьев и дорожной пыли, внутрь вошёл человек.

Даже на фоне потемневших от времени стен, среди выцветших абажуров и тусклых ламп, он выглядел пришельцем из другой эпохи. Высокий, сутуловатый, в пальто, которое знавало лучшие дни, с кожаным портфелем, покрытым сетью трещин и потёртостей, словно картой забытых дорог и несуществующих стран.