– Вы прислушайтесь, тишина-то какая. И ведь это происходит чаще всего летом и именно в момент, когда день еще не закончился, а ночь не началась. Получается ничейный отрезок времени. Если бы научиться управлять временем и завладеть этим промежутком, можно было бы стать властелином мира хотя бы на время.

– Зачем вам это? – искренне удивился Степан. – Придет же такое в голову. Это мальчишкам пристало фантазировать. Да и как можно стать властелином, имея отрезок времени.

– Это не фантазии, и я не мальчик. Это мечта. Хотя время только отмеряет пройденные моменты, оно наделено самой мощной силой. Все, что на земле создается и разрушается, подчинено времени. И еще время – самая умная субстанция. Ведь именно оно дает ответ на правильность или неправильность принятого когда-то решения.

– И творят, и разрушают и человек, и природа в равной мере. Время тут не причем, – возразил Степан. – А вот насчет мудрости времени, мысль интересная, но хоть и говорят: «Время покажет, кто был прав», не время выявляет правого, а конечный результат. Так что ваша мечта – самая настоящая химера.

– Нет, я не согласна, над всем властвует только время. Время способно убить даже неживое. Память, например. Ой, смотрите, какая огромная и лохматая гусеница, – переключилась она на реальность, наступая на гусеницу.

– Господи, – поморщился Степан. – Вам не омерзительно давить живность?

– Нет, не омерзительно, – с вызовом ответила Наталья. – Я потомственная крестьянка, во мне сработал заложенный в меня рефлекс, и я уничтожила вредоносное насекомое.

– А если вредным для вас окажется кто-то крупнее и серьезнее?

– Это сути не меняет, – равнодушным тоном ответила Наталья, подняв к темнеющему небу глаза. – Все, что стоит на пути и мешает продвигаться к цели, подлежит уничтожению. Цель крестьянина – урожай, и он вправе уничтожать все, что ему мешает вырастить его и собрать. Идемте домой. Вон звезды уже высыпали. Загулялись мы нынче.

Возвращались молча. Наталья молчала от того, очевидно, что высказалась, а Степан прокручивал в голове услышанное. И хоть был человеком образованным, никак до конца не мог вникнуть в суть убеждений Натальи. Да и вообще не понимал: убеждения это, жизненный опыт или просто бред девчонки, нахватавшейся верхушек самых разных наук и начитавшейся непонятных для нее умных книг.

Они подошли к дому. Ночь уже вошла в свои права, стало темно, но фасад дома не светился ни одним окном. Не было света и в окне Евдокии Ивановны.

– Что-то у маменьки свет загашен, – с тревогой в голосе сказал Степан, открывая калитку в створе тесовых ворот.

– Да спит, наверное, – беспечно ответила Наталья. – Время-то позднее.

На крыльце сидели Маша и Миша. Она лузгала семечки, а он густо дымил самосадом.

– Маменька где? – сходу спросил Степан.

– У себя, наверное. Они после ужина к себе пошли и не выходили больше. Я все прибрала. У меня везде чистота и порядок, – на всякий случай защитилась Маша.

Испытывая неведомое ему ранее предчувствие, Степан поднялся на второй этаж и вошел в комнату матери. Тотчас раздался его крик с нотками истерии.

– Наташа, Наташа, скорее сюда!

Прошедшая в свою комнату Наталья быстро вернулась и вошла в комнату хозяйки. То, что она увидела, вызвало в ней приступ тошноты. Бледная, с густой синевой вокруг запавших глаз, залитая зловонными испражнениями и рвотой, поперек кровати лежала Евдокия Ивановна. Пальцы рук с синюшными ногтями слегка подрагивали, и только это указывало на то, что она еще жива.

– Наташа, Наташа, – раз за разом повторял Степан, уставившись на нее невидящими расширенными от ужаса глазами.