и её не трогает дождь.
Оправданьем, что мы не знали,
её душу ты не тревожь.
Гладит ветер свободный локон,
крутит кольца унылых месяцев.
Завернулась мыслями в кокон,
что на ниточке жизни крепится.
Я смотрю из окна – удивляюсь:
всё стоит она под дождём.
Я уже неделю пытаюсь
разобраться, где её дом!
А она сухими губами
тихим голосом про своё:
«Так всегда поступают с нами,
если тело любви лишено,
если разум от дней-дублёров
неожиданно сходит с ума…
Я была твоей в жилах кровью.
Ну а ты меня прогнала…
Отказалась, сказав, так легче,
и стараешься спрятать грусть…
Нас спасти может только встреча.
И тогда я к тебе вернусь».
Но я знаю, что эти речи
отравляют сердце мечтой.
Я заочно сожгла эту встречу,
чтоб она не вернулась домой…
Мне. Заповедь в минуты помутнения рассудка
Имей силы сказать: «Прощай!»,
обрезать нити судьбы.
Нарочно смейся, но не рыдай —
бывает: распалось «мы».
Имей смелость сказать: «Прости!»
и душу забрать свою,
сквозь долгие месяцы вдруг найти
и прямо сказать: «Люблю!»
Имей волю не сожалеть
и память не делать мечтой,
назло с другими в миг не сгореть
и оставаться собой.
Имей сердце, чтоб отпустить.
Не доверяй судьбе…
Ты знаешь, всё-таки трудно жить
без неба на грустной земле…
«Нервы напичканы глицерином…»
Нервы напичканы глицерином.
Не подходи – подожгу фитиль!
Липнет жёлтая паутина,
превращая потери в пыль.
Я растаю прозрачной каплей
на измученной жаждой земле.
И повиснет засаленной паклей
моё светлое о тебе.
И, влюблённый в снег, за окном
плачет кружевом белый пух…
Никогда им не быть вдвоём.
Не найти расцепленных рук…
Сто двадцать три дня
Серые крылья
плавными взмахами
поднимают тело живое
с сердцем израненным.
Разрезают воздух
тугими струнами,
разбивая ветер
серыми копьями.
Закрывают пространство лунами,
очищают небесную копоть.
В бездну холода
Всемогущего,
в глубину тишины
Всезнающей,
плотным саваном
чёрные тучи
за спиной лежат
утопающей.
Сотня взмахов
крылами печальными,
двадцать мыслей вверху парит,
один вдох, две слезы на прощание,
миг – и камнем к земле летит…
Я хочу видеть тебя
I
Я хочу видеть тебя.
Не требую. Не прошу.
Хотя бы издалека
фигуру твою нащупать.
Следить за твоей рукой
сигаретой ко рту прильнувшей,
за шеей и головой,
невольно её согнувшей.
За теми, кто на тебя
железные точат зубы…
Хотя бы издалека,
а всё же я рядом буду.
II
Я хочу видеть тебя.
Твёрдо напротив стоять,
чтобы в твоих глазах
Вечностью утопать.
Чтоб губ твоих обожжённых
касаться дыханием мысли,
чтоб слышать удары сердца,
в тугой тишине повисшие.
Чтоб чувствовать эти нити
меж нами струной натянутые,
не пробовать разорвать их,
связующих тонкую память.
III
Я хочу видеть тебя.
Не говорить – молчать.
И нежно срывать по частям
слепой пустоты печать.
Душою твою обнять
и отпустить в небеса.
Но прошлое не вспоминать!
Не думать о чудесах.
А просто – стоять в тебе,
не зная, что будет после.
Ты всё решишь сам, а я
приму, как собака – кости.
«Не страсть, не боль, не обида…»
Не страсть, не боль, не обида,
не скука и не тоска.
Так медленно, очень медленно
сползает любовь до нуля.
Она ещё странная, тёплая.
Но вряд ли её разжечь…
Душа зарастает стёклами,
касаясь порезами плеч.
Я не хочу, чтоб в памяти!..
На грани, шатаясь, стою.
Пульс – пустота перетянет.
Нежным холодом «ты» храню.
«Ветер танцует на кронах…»
Ветер танцует на кронах,
меняя линию горизонта.
Тюль нарушает такт.
Кем стал ты, пройдя сквозь сердце,
немного подпортив крови,
сжимая душу в кулак?
Я вновь погружаюсь в холод,
что замедляет ритмы.
Во мне пред тобой черта.
Тебя не зову – устала.
И время берёт своё.
Теперь я уже не та.
Как много прожито в мыслях!
С тобой. О тебе. Для тебя.
Стонут фальцетом птицы.
Мне страшно, что ты растаешь
в прошлое нежной грустью,