Шед? Демон-землекоп? Или… голем ша'авур? Бракованный, неправильно созданный голем, обреченный на вечную бессмысленную работу? Акива читал о таких в старых, запретных книгах, но никогда не верил… До этой самой минуты.

Тварь вдруг прекратила копать и медленно повернула свою безликую башку в сторону Акивы. Светящиеся точки уставились прямо на него, холодно, без выражения. Акива почувствовал, как кровь стынет в жилах. Он хотел закричать, позвать на помощь, но из горла вырвался лишь жалкий, тонкий писк. В панике он шарахнулся назад, споткнулся о корень дерева, торчащий из земли, и с грохотом растянулся в грязи. Молитвенник вылетел из ослабевших рук и шлепнулся прямо перед глиняным чудищем.

Тварь дернулась, будто от удара кнутом. Она издала низкий, вибрирующий звук, похожий не то на стон, не то на скрежет камней, и вдруг… начала рассыпаться. Буквально таять под дождем, оседая, превращаясь в бесформенную кучу грязи. Когтистые руки отвалились, безликая голова оплыла… Через несколько мгновений на месте странного землекопа остался лишь неровный холмик мокрой глины и пара тускло мерцающих камушков.

Акива лежал в грязи, дрожа всем телом, и неверяще смотрел на то место, где только что копошился ночной кошмар. Что это было? Молитвенник? Святые слова на его страницах? Или оно просто испугалось шума падения? Или его время вышло? Он не знал.

Он знал только одно: мир, в котором он жил до этого дня, мир пыльных книг, ученых споров и битв за скамейку с геранью, только что рухнул, рассыпался, как тот глиняный урод. А в новом, страшном мире, полном скрежета и безликих тварей, ему предстояло как-то жить дальше.

Поднявшись на негнущихся ногах, весь перепачканный липкой грязью, потерявший очки где-то в мокрой траве, ребе Акива бен Йосеф побрел прочь с проклятого кладбища, чувствуя себя самым несчастным, самым невежественным и самым напуганным человеком на всем белом свете.

Под покровом ночи, ставшей еще гуще от плотной завесы дождя, Акива проскользнул обратно в штетл. Никем не замеченный, мокрый, как утопленник, вытащенный из болота, перепачканный кладбищенской грязью с головы до пят, без очков и без своего верного молитвенника, он прошмыгнул по пустынным улочкам к каморке при синагоге. Ему чудилось, что на спине у него огненными буквами выведено: «Трус! Драпанул с кладбища! Видел НЕЧТО!».

Он задвинул хлипкий засов, привалился спиной к двери и долго стоял так, с шумом втягивая воздух, слушая дробь дождя по крыше и бешеный стук собственного сердца. Что это было там, в темноте? Галлюцинация, порожденная страхом и усталостью? Игра теней? Или… или он и впрямь столкнулся нос к носу с чем-то, чему не было названия в привычном мире?

Книги, что он грыз всю свою жизнь, упоминали демонов, шедим, духов, даже големов… Но всегда как-то иносказательно, туманно, как притчу для неразумных. А эта тварь… она была до жути реальной. Она копала. Она смотрела на него своими пустыми глазницами. Она рассыпалась от упавшего молитвенника! Или от его жалкого писка? Или просто время ее истекло?

Он стянул с себя мокрую, воняющую тиной одежду, кое-как обтерся жесткой тряпицей и закутался в старое одеяло. Зубы выбивали дробь – то ли от холода, то ли от пережитого ужаса. Рассказать кому? И что? Что уважаемый ребе, столп общины, струсил на кладбище, увидев глиняного монстра, который растаял под дождем? Его же на смех поднимут. Скажут, рехнулся от своих книг. Посоветуют отлежаться, травки попить успокоительной. Нет. Он будет молчать. Может, и впрямь привиделось…

Он попытался укрыться в знакомых строках Талмуда при свете оплывшей свечи, но буквы плясали перед глазами, сплетаясь в бесформенные, пугающие тени. Вместо мудрых изречений в голове назойливо скребся тот самый мерзкий звук. Вместо лика праотца Авраама перед глазами вставала гладкая, безликая голова с двумя тусклыми угольками… Уснул он только под утро, тяжелым, рваным сном, полным глиняных чудищ и разверстых могил.