Охотиться можно было прямо за огородом. И пушные зверушки, такие как соболь, колонок, горностай, белка, выдра водились в ближайших лесах и, надо отметить, в не малых количествах, так и охота на крупного зверя, которая очень меня привлекала.

По случаю я приобрёл пару собачек,– кобеля, лет семи, несколько простодушного вахлака, постоянно ждущего подачки, и сучёнку, чуть моложе первого, но и похитрее, поехиднее, правда и сноровистей, шустрей на ногу. Собачки, по оценке знакомцев, были «средней паршивости», но меня это не смущало и не унижало, я же и сам-то ещё был приличным щенком в делах таёжной охоты, а особенно охоты на кабана,– только теория, практики не было вообще. И вот однажды такая охота состоялась.

Уже не один раз я вылезал в ближние нарезки, знакомился с местностью, присматривался к собакам, а они ко мне, мы как бы притирались друг к другу, проходили обкатку. Постреливал заполошных рябчиков, любовался работой собачек по не выкунявшей ещё белке.

И вот как-то, уже приличный снежок выпал, местами жухлую траву повалил, слышу, заорали мои собачки, явно, не ради забавы, серьёзно так заработали, торопливо и взахлёб, не останавливаясь, бухают.

Ну, думаю, кого-то зацепили, надо шевелить подошвами,– а сам на ходу дробь из стволов выдираю,– пули загоняю, у меня их шесть штук было в патронташе. Бегу, не замечаю, как жгуче хлещут веточки по разгорячённому лицу, через колоды, как на крыльях перелетаю. Когда уже недалеко до свары осталось, притормозил, в разные стороны поглядываю, осторожность, думаю, не помешает в таком деле. Начал потихоньку пробираться, прикрываясь от мечущихся собак деревьями, да разной лесной дурбиной, чтобы раньше времени не заметили меня, не отвлеклись от работы.      А ещё не вижу, кого держат собаки, чувствую по голосам, что зверя, а кого – не вижу.

Подкравшись шагов на пятьдесят, углядел, наконец, – стоит задом к выворотню здоровенный секач, клыки белеют, с желтоватым отливом, и на собак время от времени кидается, мордой клыкастой трясёт, – пугает. Те, не переставая лаять, отскакивают от него, изворачиваются, но здесь же возвращаются на прежние позиции, не дают ему убежать. Ни разу я не убивал такого зверя, даже на воле-то и не видел ни разу.

Заволновался чего-то, выцеливать давай, нет бы, ещё подойти, чтобы верней положить пулю, но тогда не додумался, – хрястнул. Собаки смолкли на мгновение, не ожидали выстрела, а кабан, сунулся рылом в снег, но здесь же вскочил и пустился через полянку, короткими, рваными прыжками, приволакивая переднюю ногу.

Придя в себя после выстрела, собаки, в несколько прыжков догнали зверя и, яростно хрипя, повисли у него на боках. Тот резко стряхнул их и, развернувшись головой к опасности, зафыркал, замотался из стороны в сторону, придвинулся задом к стволу кедра и занял оборону на трёх ногах.

Насколько серьёзной была рана, определить трудно, но на снегу появилась кровь, это придало азарта собакам, да и мне. От того места, где я стоял, как раз был просвет, – хорошо видно зверя, но далековато. В запале, вгорячах, снова стрельнул, – кабан даже с места не двинулся, собаки продолжали работать, наседали на противника, я понял, что промазал.

Глаза заливал обильный пот, а дыхание заядлого курильщика никак не восстанавливалось после волнительной пробежки. Лихорадочно перезарядил ружьё и снова, одну за другой, отправил пули в ту сторону, но они цели не достигли. Снова перезарядившись, я уже стал соображать, что это последние пули, – надо как-то убивать. Попытался подойти ближе, но кабан заметил меня и стал нервничать, мотался возле кедра на трёх ногах и в любой момент мог сорваться, тогда его трудно будет остановить, даже опытным собакам.