Приказа о моём новом назначении больше не было. Была крохотная записка, на которой нервным почерком плюнулись несколько слов: «Лобанову. Это тебе. Позвони».

И подпись: Хрон.

Незаметно подмигнув тигру, который уже улыбался мне во всю пасть и радостно блестел своими стеклянными глазами, я снова покинул кабинет начальника Управления охотничьего хозяйства Хабаровского края.

      Теперь местом моей работы был определён Лазовский госпромхоз с центральной усадьбой в посёлке Бичевая.

Название посёлка что-то всколыхнуло у меня внутри, но я успокоил себя, что это всего лишь кишки, что там ещё может быть – внутри, а им особо доверять нельзя, мало ли по какому поводу они начнут колыхаться, возбуждая во мне подозрительность.

И, правда, посёлок оказался ничего, даже очень ничего. Здесь базировался крупный леспромхоз, и по этой причине кругом были тротуары, добротные, ещё не старые дома, вполне приличные досчатые заборы. На центральной улице, в самом начале посёлка, стояла весёлая, крашеная тёмной зеленью, контора госпромхоза.

Я приободрился, устроился в гостиницу, а утром был первым посетителем у директора.

О!!! Это был большой человек! В прямом смысле слова. Огромное брюхо, наполовину лежащее на столе, широченные плечи, приличный рост, создавали впечатление тесноватого кабинета, хотя по обе стороны приставного стола было расставлено около двадцати стульев.

Большое круглое лицо, которое начиналось где-то на груди, встретило меня улыбкой. Причём улыбка была от плеча до плеча.

–Я уже жду тебя, говорят ты там, на уши поставил всё Управление, ха-ха-ха!!! Ну, рассказывай…

Он, не разворачивая, бросил на стол записку Хронова и продолжал чревно похохатывать. Мы познакомились и, довольно, быстро и легко разговорились. К нашей беседе, вскоре, присоединился и главный охотовед, во все времена я его звал потом Иванычем, мы даже крепко подружились с ним, а в будущем, провели вместе немало добрых, незабываемых дней.

Директор постоянно курил, при этом создавалось впечатление, что ему трудно дотянуться до собственных губ, чтобы вложить туда сигарету, слишком уж были широки живот и грудь. Он часто смеялся по пустякам, а вообще, был далеко не глуп, даже порою, остроумен. В этой же беседе он сообщил мне:

–Я не могу ослушаться начальника, и поэтому, ты поедешь работать в Гвасюги, но думаю, что вскорости, мы тебя выдернем оттуда,– людей с юмором мы ценим, ха-ха-ха!

Напутствие прозвучало так, будто «самодержец» отправлял в ссылку своего сына, ну, в крайнем случае, племянника,– и жалко, и наказать надо.

                        * * *

Гвасюги,– национальный удэгейский посёлок. Посёлок довольно большой, имеет свой садик, школу восьмилетку, с интернатом, поселковый совет, возле которого установлен памятник удэгейскому писателю Джанси Кимонко. Он написал книгу под названием «Там, где бежит Сукпай».

Основное производство в посёлке – это охотничье хозяйство, где работали, практически, все жители мужского пола, ну почти все. Основное население – удэгейцы, которые подразделялись на два рода: Кялундзюга и Кимонко, но были и русские, и украинцы, правда, немного.

Стоит посёлок на красивейшей реке Хор, что берёт своё начало в отрогах Сихотэ-Алиня. Широкая протока разрезает посёлок надвое, довольно бурная и стремительная в половодье, и совсем безобидная, едва журчащая по камешкам, в жаркие, летние месяцы, когда воды в ней остаётся лишь на четверть.

Вплотную к посёлку подступает тайга,– величавые кедры, островерхие ели, могучие тополя, гордо соседствуют с избами поселенцев. Упоминая тополя, необходимо отметить, что это не те, привычные для городского глаза, стройными рядами стоящие деревца, нет, это дикие тополя, в основании которых можно, порой, легко спрятать трактор. Именно в таких деревьях, как правило, делают себе зимние убежища-берлоги, гималайские белогрудые медведи, обитающие только тут, на Дальнем Востоке.