7

Наступил восемнадцатый год с того момента, как на свет появился младший Козелков. На дворе стоял июль: время коротких ночей и дневного зноя, в мареве которого тяжелые от налитых соками листьев ветви вальяжно качались под слабым ветерком. Несмотря на сенокосную пору, вечерами в деревне шло веселье: молодежь, наскоро перекусив после работы, выходила на улицу, купалась в речке, танцевала в лучах медленно заходящего за окоем солнца. Казалось, один лишь Авдотий, которого в деревне за бледность, высокий рост и худобу прозвали «Жердяем», не выходил веселиться со всеми, вместо этого далеко уже не в первый раз читая матери:

«Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит».

– Эх, – с сожалением вздыхала еще больше огрузневшая мать, – жаль, что с удом ты родился! Была бы спокойнее душа моя, коль не было бы в тебе порока!

Авдотий промолчал, переглянувшись с Заркой. Тот, с момента его первого появления в избе Козелковых, нисколько не изменился в облике: все тот же юркий светловолосый малец, над приподнятым носиком которого блестели ярко-голубые глаза.

– А так ведь даже отпустить не могу от себя – набедокуришь, оказавшись вдали от дома! – рассуждая больше сама с собой, продолжала Екатерина Никитична. -Слава богу, средства у нас кое-какие водятся, работать тебе нет необходимости…

Светозар многозначительно закатил глаза: уже не впервой мать Авдотия заводила речь о том, что отправить сына в столицу, как она когда-то и хотела, было бы ошибкой. Дескать, уж лучше голытьбой быть, нежели среди с каждым днем множащегося греха оказаться.

– А как не станет тебя? – осмелев, спросил Авдотий, заставив Зарку прыснуть от смеха.

– В скит отправишься, – не терпящим возражений тоном ответила мать. -Я уже договорилась с наставником.

Глубоким вечером, когда разомлевшая от сытного ужина вдова улеглась спать, Зарка подошел к Авдотию и настойчиво потянул того за полы рубахи.

– Пойдем на улицу, прогуляемся!

– Что ты! – испугался Авдотий. -Вдруг узнает, – он кивнул в сторону громко храпевшей матери, – несдобровать!

– Пустое! – отмахнулся малец. -Скажешь, что пьянчуг со двора палками погнал, что тебя вместе с собой звали!

– Ну, не знаю…

– Разве я тебе когда-то что-то плохое советовал? – с притворной обидой спросил Зарка.

– Н-нет, но… – неуверенно начал было Авдотий.

– Вот и не спорь. А то уйду от такого недоверчивого друга!

Уход Зарки был для Авдотия страшнее самого сильного гнева матери – уж слишком сдружился он с ним, породнившись больше, чем иной с единоутробным братом. А потому ничего не оставалось делать, как натянуть на ноги поршни и скользнуть наружу.

Солнце опустилось за горизонт, уступив место на усыпанном звездами небесном посту полумесяцу. Дневная жара ушла, сменившись ночной прохладой; где-то громко квакали лягушки, устраивая концерт для своих зазноб. Шелестел пожелтевшей от недостатка влаги листвой тополь, моля об обильном дожде. С пригорка, на котором стоял дом Козелковых, были видны отсветы костра, разведенного компанией ребят возле делившей деревню на две части речки. Оттуда временами доносился приглушенный расстоянием девичий смех, вызванный историями озорных рассказчиков. Не оглядываясь на неуверенно плетущегося позади Авдотия, Светозар смело пошагал к месту веселья.

– Да у них же там хмельное наверное! – слабо запротестовал Авдотий, но это не остановило его товарища, резво побежавшего под горку.

Миновав несколько дворов, где потревоженные собаки облаяли ночных шатунов, парочка выбралась на речной яр, на каменистой вершине которого собралась группа молодых ребят из восьми человек – парней и девиц поровну, – рассевшись на бревнах вокруг весело потрескивавшего огня. Авдотий увидел деревянный жбан подле ног одного из парней и чару, передаваемую по кругу, прежде чем его заметили.