. В нашем же случае необходимо рассмотреть все тексты, потому что задача состоит не в том, чтобы выстроить модель (она уже выстроена), а в том, чтобы при помощи ее декодировать смыслы текстов, попадающих в типологический ряд. Это задача будущего исследования. А потому типологию, представленную нами в данной работе, следует назвать также частичной, неполной. Типологические ряды только намечены. Однако, забегая вперед, скажем, что в русской литературе есть единый сюжет, который проходит через весь тысячелетний путь ее развития. Он восходит к архетипическому сюжету о Христе и Антихристе. Построение полной типологии означало бы описание исчерпывающего количества текстов типологического ряда, то есть описание тысячелетней истории русской литературы на предложенных структурно-типологических принципах. (О некоторых произведениях, дополняющих типологический ряд, см. в последующих главах.)

«Метод Проппа» в связи с проблемой объяснения генезиса сюжетной модели волшебной сказки потребовал выхода из рамок одной научной дисциплины (фольклористики) в сферу истории, архаичной культуры, мифологии и пр.256 Для нас также оказалось необходимым выйти из сферы литературоведения в сторону «аналитической» или «глубинной психологии». Таким образом, налицо формирование междисциплинарного поля исследования, которое не является ни собственно литературоведческим, ни психоаналитическим. Его нужно определить как культурологическое257. Как видим, здесь открываются новые, неизведанные возможности прочтения, казалось бы, давно прочитанных и исследованных текстов.

Сторонники идей К. Г. Юнга склонны ограничивать представления об архетипическом пределами мотива, образа, идеи и т. п., при этом с сомнением относясь к наличию архетипических сюжетов. См., например, определение Е. М. Мелетинским архетипических мотивов как «постоянных сюжетных элементов, которые составили единицы некоего “сюжетного языка” мировой литературы». Исследователь вполне справедливо замечает, что данное ограничение вытекает из работ самого К. Г. Юнга. «Сразу бросается в глаза, что юнговские архетипы, во-первых, представляют собой преимущественно образы, персонажи, в лучшем случае роли и в гораздо меньшей мере сюжеты»258. Выявление архетипического сюжета – сложной конструкции, включающей множество мотивов, различные образы и роли, – означает (с определенными оговорками), что в научный оборот вводится архетип, не описанный К. Г. Юнгом и его последователями. Тем самым существенно проясняются, конкретизируются наши представления об архетипическом.

После всего изложенного мы с полным основанием можем утверждать, что житие, написанное в ХI веке, рассказ, увидевший свет во второй половине ХХ века, в сущности (то есть в своем структурном основании), выстроены по одному и тому же сюжету. В своей глубинной семантике это тождественные (не абсолютно) тексты. В этот ряд мы можем включить роман ХIХ века и многое другое. (Подчеркнем еще раз, что выявление специфики каждого конкретного произведения всякий раз необычайно важно. В ней – пульс и живой дух эпохи.) Сюжеты, реализовавшиеся в русской литературе ХIХ–ХХ веков, возникли тогда, когда не было не только новой литературы, но даже письменности на Руси, более того – не было самой Руси. Если бы данные положения были сформулированы в начале работы, они, без сомнения, показались бы весьма сомнительными. Современное гуманитарное сознание не всегда готово к буквальному восприятию такого рода тезисов. (Это мы хорошо знаем по опыту.) Хочется надеяться, что представленный материал делает их доказательными.