Основные идеальные принципы, которым должен следовать христианин (идущий или, вернее, подвигающийся по пути Божьему, подобящийся Христу), изложены в Нагорной проповеди (см. главы 5–7 Евангелия от Матфея и главу 6 Евангелия от Луки). Сама жизнь Христа, несущая смыслы жертвы-искупления, спасения, истины, пути святости и достижения бессмертия, также конкретизировала представления о том, что есть добро (свято), а что есть зло (греховно) в жизни человека. В основе практики христианства лежит идея следования Христу – истинный христианин своею жизнью, деяниями подобится Сыну Божию. Жизнь Иисуса (выступающая как священное предание, сакральный текст, евангельская притча, жизнеописание, сюжет) неизбежно должна была стать начальным образцом (моделью)244. (Христос «намъ образъ давъ»245, – писал в Чт. Нестор.)

Мир добра и мир зла зеркально отражены друг в друге. Отражением жизнеописания Христа является жизнеописание Антихриста. Сын Божий, призванный спасти человечество от первородного греха, рождается непричастным к нему – непорочно. Естественно, его противник может родиться только от блуда. Образу, воплощающему судьбу-искупление, истину и спасение (святость), мог быть противопоставлен только образ, воплощающий злую судьбу – искушение, ложь и погибель. Финальной теме воскресения и жизни вечной противопоставлена тема злой смерти – проклятия, возмездия Божьего (в частности, реализующегося в самоубийстве) и вечной погибели.

Итак, категории Добра и Зла не только персонифицированы в христианстве, то есть воплощены в образах, они воплощены и в сюжетах. Архетипический сюжет о Христе и Антихристе предстает генетически исходной точкой для литературного сюжета (не для всякого, но входящего в типологический ряд). В ходе творческого процесса, предстающего как бессознательный акт (!), сюжет-архетип выполняет моделирующую, сюжетообразующую функцию.

Рассмотренные тексты позволяют наглядно убедиться в том, что у Христа в литературных текстах есть сюжетный заместитель – святой (праведник). Сюжетным заместителем Антихриста является незаконнорожденный, «злой человек», мучитель. А потому закономерен вывод: в основе любого типа жизнеописания святого («преподобнического», «мученического», «святительского», «княжеского», «юродивого» и т. д.), героя любой разновидности жития лежит архетипический сюжет о Христе. Универсальность данного образца, в частности, выражается в том, что в реальной жизни любой человек (святитель и постриженник, князь и юрод, воин и крестьянин, мужчина и женщина и пр.) на своем месте и в своем деле по-своему может подобиться Сыну Божью, идти путем подвижничества. Отсюда – разнообразие типов подвига во имя Христа и разнообразие типов жанра жития, идеальных агиографических образов в средневековой и новой культурах.

Постоянная ошибка многих пишущих об агиографии заключается в ссылке на некий якобы существующий литературный канон жития. Такого канона не существует (он никем и никогда не описан), так как не существует, собственно говоря, и жанра жития «вообще». В реальности имеются конкретные жанровые разновидности, каждая из них обладает специфическим, только ей присущим сюжетно-композиционным строением, каноном. Кроме расхождения (специфики) между разновидностями есть и тождества, сходства. Учитывая последние, можно выстроить некую общую модель жития, но она будет не более чем абстрактным построением.

Сюжет-архетип представляет собой два параллельных антиномичных сюжета. В полном виде потенциально он способен реализоваться, как мы видели, в житии-мартирии. Из представленных текстов пример такой реализации являют два произведения борисоглебского цикла – Лп. и Ск. Кроме того, архетипический сюжет об Антихристе обнаружен нами, казалось бы, в более чем далеком от агиографической проблематики произведении ХХ века – рассказе В. М. Шукшина «Сураз».