» и т. д.

Собственно смертью житие не заканчивается, его продолжение – описание чудес, которые суть свидетельства загробной жизни святого. А она есть не что иное, как жизнь вечная. Житие в рамках адекватной ему культуры – открытый, незаконченный текст: пока продолжается земная история, существует вера, культ святого и творимые святым чудеса, оно может пополняться их записями. В. О. Ключевский в связи с необходимостью дополнения жития записями чудес писал о «загробном продолжении биографии» святого164. Об этом же пишет исследователь категории времени в житиях: «Для биографии [современной] смерть – безусловный конец, как рождение – безусловное начало. Не то в житии. Здесь смерть – не конец, а только переход в другое состояние <…> При этом посмертные чудеса ничем не отличаются от прижизненных по своему характеру: святой исцеляет, воскрешает, наказывает, является во сне и т. п. <…> Список посмертных чудес принципиально не замкнут в пространстве и во времени. Подобное разрастание списка посмертных чудес знают жития многих святых: Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского, митрополита Алексия и др. Такой принципиальной незамкнутости времени героя, а вслед за тем и художественного времени повествования, не знает литература нового времени»165. В связи с этим приведем и размышления Г. М. Прохорова: «Для людей, почитающих святых, обычно важна дата их поминовения, месяц и число, а не год их кончины или век, когда они жили. К примеру, мощи, покоящиеся в катакомбах Киево-Печерской лавры, снабжены бирками, на которых написаны только день и месяц упокоения – не год, не век. По внутригодовому хронологическому порядку, порядку поминовения, расположены в четьих-минеях и жития святых. Эта некоторая “антиисторичность” может объясняться тем, что соприкосновение святых с Вечностью, о чем свидетельствуют их жития и чудеса, для их почитателей важнее места их в истории. Год их кончины, век, когда они жили, более важны для историков»166.

Говоря о том, что о схеме преподобнического жития писали многие исследователи, мы должно обратить особое внимание на статью Т. Р. Руди «О композиции и топике житий преподобных». Итогом ее явилась непосредственно «схема монашеского жития»167. Хотя автор и оговаривается, что схема представлена «в самом общем виде»168, однако она достаточно подробна (другое дело, что рассмотренные составляющие «далеко не исчерпывают всего многообразия топики монашеских житий»169). Мы тоже предлагаем схему или же сюжетную структурно-типологическую модель монашеского жития. Она являет собой предельное обобщение по сравнению со схемой Т. Р. Руди.

Если говорить о природе сюжетной модели вообще, то она может быть обобщенной, формализованной, абстрактной или же, наоборот, – описательной. К первому варианту близка модель сюжета волшебной сказки, выстроенная В. Я. Проппом170. Схема Т. Р. Руди ближе ко второму варианту.

Мы не стремились к формализации модели до возможности описания ее языком формул. Элементы ее в нашем случае представляют собою обобщения смыслов топики в границах последовательно развивающихся сюжетных эпизодов жития. Задача заключалась в определении элементов, существенных для выявления динамики – движения сюжета171. Поэтому мы не включили в схему, например, такие мотивы, как мотив «плача родителей о сыне как о мертвом, поиска отрока и безуспешных попыток вернуть его к жизни в миру»172, отказа игумена постричь отрока (его искушение), мотив нелюбви святого к богатым одеждам и пр., не включили формулы, используемые при описании пострига, молитвы, библейские цитаты в сценах борьбы с бесами и многое другое из того, что «останавливает» сюжет. С этой же позиции мы подошли и к построению сюжетной модели мученического жития.