Да, это событие случилось с ней два года спустя, четырнадцатого июня девяносто первого года. Сейчас Вера даже точно вспомнила дату. Только что прошли первые выборы президента РСФСР – первые выборы, в которых участвовала уже совершеннолетняя студентка Вера. Итак, в тот летний вечер она сидела в сквере напротив киоска с мороженым, ела свою любимую «Лакомку» и слушала Цоя на новеньком плеере «Панасоник» – подарке от мамы на недавнее восемнадцатилетие. Жизнь была хороша: сессия сдана досрочно, впереди маячит поездка в Крым с друзьями из универа… и с Александром…

Шумная компашка появилась внезапно. Сопровождаемые грохотом и выхлопами, четыре мотоцикла остановились метрах в двадцати от Веры прямо на газоне. Правда, газоне уже затоптанном и грязном. Прибыло человек шесть – парни и девчонки. Они устроили привал и о чем-то возбужденно переговаривались. Доносился мат и визгливый девичий хохот. Похоже, компания была не вполне трезва. Вера уже собиралась уйти, но тут в одном из парней узнала Пашку. Он подрос и возмужал, но изменился не сильно. И он, похоже, тоже ее узнал.

Ноги Веры будто онемели, заставить себя подняться со скамьи и двинуться с места она не могла. Пашка о чем-то оживленно говорил с приятелями, пару раз кинув быстрый взгляд в сторону Веры. Потом компания расселась по транспортным средствам, и они удалились. Все, кроме Горелова. Тот со своим мотоциклом подошел к скамейке, к которой приросла Вера. Внушительные размеры железного коня, казалось, нимало его не смущали, он обращался с ним как с велосипедом.

– Ну, здравствуй, Черкашина, – ухмыляясь, сказал Пашка. – Давно не виделись. Мороженое, смотрю, ешь? Нравится?

– Здравствуй, Горелов, – ответила Вера. Выбросила в урну подтаявшие остатки «Лакомки», про которую, узревши Пашку, совершенно забыла. – Как дела?

– Лучше не бывает. Твоими стараниями. Должок за тобой, Черкашина. Расплатиться бы надо.

– За что? Какой должок?

Вера побледнела, а Пашка продолжал:

– Идиотку только из себя не строй! За подставу с контрольными расплатиться надо.

– Ты знал? – прошептала Вера.

– Знал! Засек я тебя тогда. Иду себе, такой весь из себя положительный, и вдруг вижу – наша звезда шмыг в учительскую – и контрохи – в ведро с краской! Ну, ты, блин, и отмочила тогда, я весь вечер ржал, как конь!

– А если ты видел, почему не рассказал им, когда тебя обвинили?

Пашка задумался. Ранее он явно не терзал себя рефлексией по поводу той истории.

– А, черт его знает, – наконец выдал он. – Достали меня вконец эти суки. Все равно бы исключили. И потом, кто бы мне поверил?

– И как ты теперь?

– А, нормально. Вообще, мне еще раньше из школы валить надо было. Ну, не срослось у меня там! Мать только доставала, чтобы я в девятый шел, я и остался после восьмого. Но ты, Черкашина, с темы не съезжай. Как расплачиваться будешь? Плеер, гляжу, у тебя импортный.

– На, возьми, – Вера извлекла кассету Цоя и протянула пустой плеер Пашке. Теперь в расчете?

– Ха, дешево откупиться хочешь… Одним плеером! – Пашка, однако, быстро прибрал штуковину в карман. – Вот что. Придумал, поехали.

– Куда? – испугалась Вера. – Никуда я не поеду.

– Не ссы, Черкашина. Не убью, не изнасилую. Когда контрольные из учительской тырила, небось не ссала. Садись. Долги надо платить.

И как надо было поступить? Правильный ответ – никуда не ехать, встать и уйти. Что бы он ей сделал? Вера выбрала ответ неправильный, она послушно села на мотоцикл сзади Горелова. Он помог ей надеть свой шлем, потом дал газу и лихо крутанул мотоцикл прямо перед киоском с мороженым. В ответ раздалась брань продавщицы. «А это хорошо, что она нас видит», – про себя отметила Вера. – «На всякий случай.»