А Настюшка только моя. Я буду защищать ее.

– Как ты? – он резко разворачивается, делает шаг ко мне.

Расстояние между нами совсем небольшое. Не могу унять предательское сердце.

Сжимаю руки в кулаки, отступаю. Прижимаюсь спиной к двери.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. И мне жаль… я поступил как трусливое дерьмо, Маш.

Двери лифта распахиваются. Опускаю взгляд, не хочу смотреть на того, кого безумно полюбила.

Или всё ещё люблю…

– Маш, – он подцепляет мой подбородок, – давай встретимся и обсудим всё, что случилось.

– Нечего обсуждать, – отталкиваю мужчину, обнимаю себя руками, – ваш лифт приехал. До завтра, Захар Романович.

– Смени номер, Маш.

Разворачиваюсь, распахиваю дверь и вбегаю в квартиру. Сердце из груди выпрыгивает. Слезы подступают. Вытираю щеки, беру себя в руки.

Да, девятнадцатилетняя я бы с восторгом смотрела на Захара. Как же! Взрослый мужчина защитил от жалкого абьюзера.

Словно принц!

– Мамоська! – ко мне подходит дочка. – Ты пласеф?

– Нет, милая. Просто соринка попала в глаз, очень пыльно тут, – присаживаюсь перед ней на корточки и крепко обнимаю.

– Дядя Захал уехал? – лепечет.

– Да, милая. У него своя жизнь и много дел.

– Заль, – всхлипывает, – я хотела, фтобы он посоль с нами гулять.

– Мы пойдем вдвоем, милая, – вдыхаю сладкий аромат доченьки, – и как следует повеселимся.

– Ты злифся на меня? – она заглядывает мне в глаза.

Такая наивная, добрая. Моя крошка.

– Нет, конечно, – улыбаюсь, Настюша вся сияет, – как я могу?

– Я люблю тебя, мамоська! – она развеивает тучи на моей душе.

– И я тебя, сладкая моя. Пошли собираться?

– Дя!

– Но сначала помоем посуду.

Беру малышку за руку, и мы идем на кухню. Знаю, что моей крохе нужен папочка. Мужчина, для которого она будет маленькой принцессой. Он бы носил ее на плечах…

Отгонял от неё мальчишек.

Отчитывал за поздний приход с вечеринки.

И безгранично любил.

Её самый главный мужчина в жизни.

Но что поделать. Возможно, мы когда-нибудь и встретим такого человека.

Гляжу на кружку Захара.

Когда я уже разлюблю его? Все эти годы латала сердце, заживляла раны. Оставляя новые, еще более кровавые.

Ежова из души, как я думала, выкинула.

Но стоило ему появиться, так сразу…

– Эту клузку оставлю дяде Захалу. Он обесял заходить в гости, – строго заявляет Настя.

Она уже привязалась к нему.

Срочно нужно подобрать садик. Дочка же будет искать встречи с отцом! А если он пойдёт у нее на поводу, то малышка полюбит его.

Я читала, что у мужчин нет отцовского инстинкта. И что они не чувствуют детей так, как матери.

Тогда что это было сегодня?

Неужели у него ёкнуло где-то?

Моем посуду, затем собираю малышку на прогулку.

– Хасю эту лезиноську! – она мертвой хваткой вцепляется в оранжевую резинку. – Хасю!

– Ладно, милая, давай завяжем хвостик, – подмигиваю ей.

Настюшка улыбается и позволяет мне сделать ей прическу.

Выходим из подъезда. У дома есть небольшая, но чистенькая и новая детская площадка. Однако сейчас там почти никого нет.

И пока моя малышка, звонко смеясь, катается на горке и лазит по паутинке, я не могу перестать думать об ее отце.

Ведь былые чувства снова поднимают голову. А мне на него работать.

Выхода нет. Нужно встать на ноги и первым же делом приниматься за поиск новой работы. Бежать подальше. Глушить чувства как можно сильнее.

До самого вечера мы с Настюшей раскладываем вещи, прибираемся. Мы все делаем вместе.

Она маленькая, но активная и озорная.

И вот наступает ночь. Малышка сопит в своей комнате в обнимку с любимым плюшевым единорогом.

А я уснуть не могу.

Завтра мне снова придется оставить дочь в офисе.

А самой…

На этой мысли я засыпаю. А когда мы после сытного завтрака выходим на улицу, нас ждёт машина…