Когда с заутрени домой пришёл хозяин с гостями, стол уже был накрыт. Возле одного из ягодных пирогов лежали ножницы. На этом старинном обряде обрезания волос с головы юноши и введения его в ранг воина русским женщинам присутствовать не полагалось.

Гости, что пришли с хозяином, Степаном Печкой, были людьми в Новгороде именитыми, родовитыми: Трифон Конопатый, конезаводчик; Хома Сукота, хозяин обширных льняных полей и льноткацких мастерских, да Антоний Воробей, владелец обширных ржаных полей, восточнее города. Бояре эти были из когорты «золотых поясов», за «вольности» новгородские, а лучше сказать за свои личные права, хотя и по-разному, стояли горой.

Бояре в светлицу вошли, образу Богоматери, что на полочке в красном углу, трижды с усердием перекрестившись, поклонились. Степенно рассаживаясь за большим столом на широкие лавки, хозяина добродушно нахваливали:

– Забогател ты, Степан! За икону-то, небось, полсотни мешков овса отдал?

– Я не жалею о том, братья! – ответил хозяин. – А токмо овсы прошлым летом худо уродились, а ишо за Микиткиным болотом овсянно поле ведмеди вчистую обсосали, да измяли проклятые.

– Ладно, не прибедняйся, Степан! – весело подытожил боярин Трифон. – Кличь отрока-то свово!

Степан, повернув голову к дверному проёму, зычно крикнул:

– Эй, Федька!

В светлицу, будто специально ждал, тут же мигом влетел тощий, высокий парнишка. Поклонился по порядку: сначала красному углу с иконой, потом гостям, а уж после отцу. Отец взял в руки ножницы, назидательно, под одобрительные взгляды своих гостей, произнёс торжественно:

– Всё, Феодор! Был ты, до сей поры отроком глупым, теперя будешь вьюношем разумным, понеже вступил ты в возраст воина, то бишь в возраст мужеской. Четырнадцать летов тебе стукнуло, а обряд сей торжественной, ишо полсотни летов тому назад завёл великий князь володимерской Всеволод Большое Гнездо, немалого ума был человечище. Пойдёшь завтрева в молодшу дружину ратно мастерство осваивать. Жеребёнка тебе вон боярин Трифон жалует. Кланяйся ему, блага желай за подарок сей.

Парнишка низко, в пояс, поклонился улыбающемуся боярину. Отец же назидательно продолжил:

– Нижний венец под терем себе срубишь, а чрез год, на осень, жениться тебе. Невесту уж мы те подыскали, воеводы Родия дочь, стал быть за лето терем надоть срубить, поимей заботу.

Степан отстриг над левым ухом сына клок волос, положил его на божницу возле иконы. Слегка подтолкнул сына к столу со словами:

– А теперя ты муж, и сидеть тебе с нами ровно! Волосья же энти в ладанку зашей, да за пазухой носи, оберегом будет.

Парень на лавку неловко уселся, на гостей именитых глянул стеснительно. Отец сыну в расписной ковшичек мёду стоялого налил. Гостям, да и себе тоже не забыл. Федька из ковшичка отпил, пирогом с брусникой закусил, хмель ему в голову с непривычки ударил и смотрел он теперь на гостей счастливыми глазами, гордился тем, что с большими мужами за столом сидит, как равный.

Боярин Трифон Конопатый, с лицом и правда что похожим на яйцо перепела, пирога смородинового пожевал и заговорил с Федькой серьёзно, как уже со взрослым:

– Ты, Феодор, жеребчика изо дня в день обиходь, да с руки хлебушком угощай, тако надёжней друга опосля не сыщешь. Родители у твово жеребёнка зело породисты, тако што доброму коню быти.

– Ты, Федя, – обратился отец к сыну, – гвоздей-то вчерась нашел на торгу?

Парень с готовностью ответил:

– Гвозди нашёл, батюшка! Подмастерье коваля Криворучки, што в кузнечном конце живёт, мне четверть пуда отвесил. А страсти-то на торге яки? Не приведи Господь! Наслухалси и нагляделси!