На воротах грозный страж стоит, вход охраняет. Работа у него такая – всех проверять, вопросы-пароли, заранее прописанные, вслух задавать.

Карчик во дворец идти не хочется, – она ж, если рот раскроет, сразу себя и выдаст. Как незваного гостя примут? Какое наказание придумают? Назад пятится, но где там! Обступили русалки, не пускают. Уже и брови хмурятся, а в глазах злые искорки зажигаются.

Делать нечего, остановилась она перед воротами, к испытанию готовая.

– Кто ты? – звучит трубный голос.

– Я – то, почитай, что никто! – отвечает Карчик сбивающей загадкою.

– Куда идешь? – читается по бумаге второй вопрос.

– Иду я слева направо, не за ради забавы, а пока не найду на тебя управу, – отвечает в том же духе.

– По какой надобности? – выдает стражник третий обязательный вопрос.

– Молча сказать, что тебе не дать, у него не взять.

Сверяет стражник ответы с контрольным листом и видит – неправильные называются пароли, не нравятся они стражнику.

Закричал он страшным голосом, схватил самозванку за руки, в темницу потянул.

Дернулась она из последних сил, и вдруг вспышка – яркий свет и полная пустота.

Не помнит – как опять оказалась без шкуры, – сама ли сорвала, или помог кто. Только стоит она посреди избушки своей и кажется ей, что сто лет пролетело за одну короткую минуту. Целую неделю руки, стражником заломаные, болели-саднили, работать не давали.

Больше Карчик со шкурой этой не связывалась, на себя не одевала.

Такие вот воспоминания мигом пролетели перед глазами.

И еще вспомнила Карчик вчерашний день, когда утром постель прибирала и шкуру на стену вешала. Прикоснулась к ней и руку отдернула. Всегда безразлично-холодная, на этот раз теплом обдала, словно только-только ее с живого тела сняли, и вроде как нехотя позволила себя от гостьи оторвать и на стену повесить.

Заглянула Карчик в глаза рыбьи, а они с укором смотрят. И мокрые! Как будто плачут.

– Это что же выходит? – начала загибать старуха корявые пальцы, – июнь – раз, июль – два… январь – восемь, февраль…

– Батюшки! – всплеснула руками и на мальца уже другими глазами смотрит. – Уж не хозяйка ли за своим добром ко мне приходила? – мелькнуло в голове.

Малец ни сном ни духом про побег мамки не ведает, напился козьего молока и спит себе сном праведным.

А Карчик вроде и переживает за уход мамки, а и совсем глубоко, внутри, радуется. Вещички забрала Адашкан, знать всерьез и надолго ушла. Малыша оставила, значит, будет ей на старости лет какая-никакая забота. И смысл в жизни иной является – вырастить, поднять, на путь истинный направить. Да и еще один весомый аргумент в ее пользу – вдвоем в старенькой избушке век коротать все легче да веселее!

– Иди, голубушка, иди, – кружится Карчик по избе, качая малыша. – Мы и без тебя вон какими богатырями вырастем!

С первого взгляда усмотрела в ребенке Карчик силу земную и сейчас, когда осталась у него она одна на всем свете, а у нее один он – мысли тайные на него загадала.

– Какого б ты ни был роду-племени, от какого бы ни произошел семени, а в обиду я тебя не дам.

И задумала дело тайное, с потусторонними силами связанное. Зря что ли ей такие связи приписывают?

Прошлась с гусиным крылышком по всей избе, дух Адашкан в совок сметая. Аккурат полный стакан и маленькая щепотка набрались. Тесто на муке ржаной приготовила, на шесть одинаковых частей разрезала и на мороз выставила.

Как только застыло, студнем стало, прихватила лопату деревянную и во двор свой вышла. Наметила шесть углов через шесть равных сторон, пробила в снегу ямки до земли и уложила в них дух замороженный. Сверху березовая кора легла и снег, плотно притоптанный.