Сын вампира Александр Траймэд

© Александр Траймэд, 2025

ISBN 978-5-0067-1784-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Ифор, посмотри, та группа овец отдалилась, разверни их, – произнес Генри, указывая рукой в сторону леса.

Я вскочил, схватил прутик и помчался исполнять его просьбу. Солнце палило, и в этот зной я жаждал хотя бы легкого дуновения ветра, но, увы, оно не пришло. Теплый воздух вырывался изо рта, а рубашка, промокшая от пота, противно прилипала к спине. Внезапно в памяти всплыло прохладное озеро, расположенное неподалеку от нашей деревни. Я часто бегал туда по вечерам с другом Ларри; мы плескались, кидались водорослями и играли в догонялки. Все бы отдал, чтобы снова там оказаться. До вечера еще далеко, а мне уже не терпелось сбежать от пастушьих обязанностей и отправиться на прогулку.

Обогнав овец, я пригрозил им прутом, издавая различные, устрашающие звуки, непонятные даже мне. Животные покорно развернулись и медленно направились к основному стаду. Наша отара не особенно велика – всего около четырехсот голов. Прошлый год был тяжел для нашей деревни: пожары унесли много жизней, затрагивая как людей, так и скот. Овчарня сгорела, но мужчины поспешно соорудили новую, хоть и маленькую. Ее сколотили на берегу озера, и овцы чувствовали себя там довольно уютно.

Старик Генри опирался на трость, в одной руке сжимая соломенную шляпу, которую я невольно ненавидел. Улыбка светилась на его лице, когда он с теплом наблюдал за мной. Солнечные лучи игриво лизали его седые волосы, нежно касаясь бороды. В выцветших глазах искрились яркие блики, и старик почти не жмурился.

– Не забывай носить ее, мальчик мой, – произнес он, протягивая мне шляпу.

Я нехотя взял этот нелепый головной убор, но не спешил надевать. Пару раз, пренебрегая советами Генри, я страдал от ужасной головной боли и иногда даже от тошноты.

Его костлявые пальцы нежно сжались на моей голове, но былая сила все еще чувствовалась в них. Он взъерошил мои волосы и, наклонившись, внимательно стал рассматривать. Затем, мягко надевая шляпу на меня, произнес:

– Твоя кожа так и не поддается загару, Ифор.

В его глазах сверкнула грусть, но было в них нечто ещё – осуждение или разочарование? Я не смог разгадать мыслей Генри. С тех пор, как умерла моя мать, он и его супруга Люсьен взяли на себя заботу о беспомощном ребенке, окружая меня теплом и заботой. Они забрали меня и дали все, что было в их силах. Еду, крышу над головой, родительское тепло. Я рос в обычной деревенской семье. Генри всю жизнь пас овец, а Люсьен была первой швеей на деревне. Она брала мерки и в кратчайшие сроки могла изготовить любые наряды, любую одежду. Подлатать старое и обновить, придав свежий вид какой-нибудь вещице, для Люсьен тоже не было проблемой. Даже монахи из Тахирского храма пользовались ее услугами. В деревне поговаривали что всех – от ученика до старших мастеров, одела Люсьен. Только она могла сшить такие качественные халаты, туники, рясы с большими капюшонами. Только она могла работать с любыми видами тканей, превращая их в диковинные наряды. От этого в доме всегда была еда, деньги, ну и конечно одежда. Я тоже выглядел опрятно и чисто. Наверное, беспокойство у местных жителей появилось, когда я стал взрослеть. Сначала никто не придавал этому значения. Я боялся переступить порог дома, но вскоре уже уверенно носился по деревне. В восемь лет ясно помню, как обгонял сверстников, которым было по четырнадцать, пятнадцать лет. А иногда они накидывались на меня, чтобы отомстить за поражение. Я крепко получал, приходя домой расстроенный и в синяках. Генри порой улыбался и осторожно трепал мои волосы, наслушавшись моего недовольства, он шептал: «Научись давать сдачи».

В десять лет я уже сражался с ними на равных. Сейчас мне тринадцать, а они – взрослые парни, не обращающие на меня внимания. Некоторые связаны узами семейной жизни, кто-то погружён в работу, а кто-то уже давно покинул нашу деревню в поисках лучшей жизни. Конечно, мои сомнительные качества не могли остаться без внимания. Больше всех беспокоился местный управляющий деревни, Чавус. Он смотрел на меня со страхом, стремясь убедить всех, что я – чудовище, монстр. Свою точку зрения он подкреплял сомнительными слухами о моем происхождении. Дело в том, что моя мать не была местной. Однажды ночью Чавус с супругой Норой проснулись от громкого стука. Кто-то в отчаянии барабанил в их дверь. Со свечой в руке, Чавус открыл дверь и увидел женщину, по шее которой текла кровь, а глаза и лицо были мокрые от слез. Незнакомка рыдала, держась за живот – она была беременна. Нора, единственная в деревне, кто принимала роды, не растерялась и уложила незваную гостью на свою кровать. Роды были тяжелыми; незнакомка бормотала неразборчивые слова, в бреду вспоминала о укусе на шее, изнывая от судорог. Иногда она приподнималась, с ужасом смотрела на Нору, но вскоре снова теряла сознание. Даже среди этого бреда Нора смогла вычленить главное: женщину укусил вампир. После долгих мучений Нора подняла над головой маленького младенца, с улыбкой рассматривая новую жизнь.

– Мальчик, – прошептала она. Так на свет появился я.

Мать покинула этот мир через два дня. Ей не суждено было увидеть меня. Она лишь беспокойно шептала что-то во сне, иногда впадая в конвульсии или оставляя взгляд застывшим в потолке, не реагируя на мольбы Норы.

Управляющему все это не давало покоя. После смерти незнакомки он предложил избавиться от младенца, утопив его, а мать отправить на костер.

– Эта ведьма, Нора. Ее нужно сжечь, а выродка утопить! Посмотри, какой он бледный, – произнес он с холодной жестокостью.

Но судьба, как ни странно, оказалась ко мне милостива. Нора, вспомнив о проблемах Люсьена и Генри, решилась на другой путь.

– Сходи к Герхардам и передай им младенца, – сказала она с решимостью. – Я осматривала Люсьен и знаю, что у них не будет детей. Они в возрасте, просто предложи. Если откажутся, так и быть. С ним ты можешь поступить как пожелаешь. А мать мы похороним с достоинством. Она пришла ко мне, зная, что только я могу помочь, и никому не причинила зла.

Так я оказался у Генри и Люсьен. Взрослея, я много раз пытался выяснить все подробности той ночи, собирая информацию по крупицам. Где похоронили мою мать, мне так никто и не сказал. Возможно мерзавец Чавус предал ее тело огню, а вот историю моего происхождения он с удовольствием поведал моим новоиспеченным родителям, и они решили хранить эту тайну. Но управляющий деревни предупредил, что, если из этого ребенка вырастет чудовище, он сам лично соберет всю деревню и расскажет все детали событий той ночи. На этом и договорились, только вот язык Чавуса не всегда его слушался. Напиваясь, он кому только не разбалтывал эту историю и каждый раз она менялась. Некоторые детали расходились и не совпадали с реальными событиями.

Когда жители стали замечать, как худой мальчишка обгоняет более высоких и длинноногих парней, а потом еще и дерется отчаянно с теми, кто старше его и физически явно сильнее, слухи поползли еще быстрее. На меня уже косились, смотрели с подозрением, кто-то даже порой крестился. Моя бледная кожа настораживала и пугала одновременно.

Генри мне советовал быть тише воды и ниже травы. Быть серой мышкой. Не попадать в неприятности и стараться избегать ситуаций, которые могут вылиться в скандал.

Я лежал на траве, погружённый в полудрему. Уши улавливали различные звуки. Вот Генри мягко шагает к овцам, безжалостно приминая траву ногами. Чуть левее раздаётся жалобное блеяние одной из овец. Кузнечики стрекочут, как будто соревнуются в громкости, а вдалеке слышны завораживающие мелодии птиц.

Я не помню, с какого возраста начал осознавать этот странный дар, но мне он безусловно нравился. Я ни разу не уходил в глубокий сон. Моя дремота была лишь лёгким покоем, в то время как некоторые уголки моего разума оставались бдительными. Эта часть меня наблюдала, обрабатывая звуки и фильтруя их, создавая в воображении картины их источников. Когда надвигалась угроза, мой разум мгновенно включал защитный режим. Я понял это, когда неожиданно уснул на скамейке у дома Ларри. Огромный, свирепый пес, почему-то увидел во мне врага, кинулся с громким лаем. Вскочив, я зацепился за выступающее бревно и оказался в относительной безопасности. Быстрая оценка ситуации и принятие верного решения, особенно сразу после сна – натолкнули меня на определенные выводы.

– Ифор, просыпайся. Пора возвращаться в деревню.

В одно мгновение я снял шляпу с лица и встретил взгляд старика.

– Уже вечер? – на моем лице расцвела улыбка.

– Уже вечер.

Мы погнали овец по мягкому склону в сторону деревни, которая уютно расположилась у подножья величественных гор. Слева простирался густой лес, окутанный тайной болот, что пугали местных жителей. Охотники и грибники часто шептали страшные истории о пропавших в тех краях. Все понимали: в тех мрачных дебрях нужно быть осторожными; людские жизни там порой обрывались, как трава под натиском косы. Самые отважные, с трепетом в сердце, осмеливались заходить только на край леса и исключительно при свете дня, дабы не потерять из виду овечьи пастбища.

Мой взгляд неосознанно устремился к горным вершинам. Там, среди облаков, притаился Тахирский храм – еще одна загадка, гложущая мою душу. О настоящих родителях, увы, мне не узнать, но тайну храма я чувствую, однажды смогу разгадать. Никто из деревни не знал, чем занимаются монахи и какая иерархия царит в их мрачных стенах. Иногда ученики, так они себя называли, спускались в деревню, делая заказы у Люсьен, щедро платя и никогда не торгуясь. Но их истинная суть оставалась овеянной тайной. Порой с крупных городов приезжали герцоги, лорды и другая придворная знать и шумной процессией, двигались сквозь деревню в сторону храма. Позднее они вновь уезжали в свои города и поместья. Зачем? Почему? Никто не знал, и, откровенно говоря, мало кого из местных это волновало. В жизни всегда были проблемы более насущные: как бы урожай удачно сложился, чтобы пожары не навредили, чтобы сосед вовремя вернул долг. А в последнее время среди деревенских разговоров поползли слухи о том, будто волков видели неподалеку. А это всегда предвестие беды. Угроза нависала как над овцами, так и над самими людьми. Если хищники находятся поблизости, значит, их терзает голод. Так просто зверь не приблизится к деревне.