Но все же почти всегда они удаются: он талантлив и умеет обращаться со своим талантом, владеет легким пером, способен «укрощать» и упорядочивать образы, слова, идеи, вырастающие в его уме в момент работы, в момент этого освобождающего напряжения, которое он так точно описал в 89-м послании: «В каком возбуждении пребывает ум тех, кто диктует свои писания! В нем роятся бесчисленные выражения, фразы, множество разноречивых смыслов. Как часто приходится избавляться от того, чем ум заполнен, и искать именно то, что от него ускользает; быть внимательным к красоте выражения, стремиться к тому, что наиболее последовательно с точки зрения смысла, наиболее ясно для ума и полезно для совести читателя; наконец, нужно стремиться к последовательности, к тому, чтобы каждая вещь нашла свое место перед другой или после нее, и думать о многих других правилах, которым следуют мастера сего дела».
Результатом всей внутренней работы становится эта гармоничная и сдержанная проза, похожая на миниатюры клервоских рукописей, на архитектуру Фонтене; весь ее смысл и всю ценность нелегко уловить с первого прочтения. Бернард – автор трудный и вместе с тем обворожительный. Он требует усилия и иногда ставит в тупик; но чаще всего он приносит свет и утешение. Многие, не подозревая обо всех этих искусных приемах (которые он, надо признаться, мастерски скрывает), высоко оценивают сочетание строгости, почти классицизма, с поэтической непринужденностью и приятностью для слуха. Бернард верен традиции и привержен святоотеческому наследию, но при этом он – совершенно средневековый человек. Он актуален, или вернее, он принадлежит всякому времени, потому что обращается к тому, что есть в человеке самого универсального: потребности возвыситься над самим собой, чтобы приобщиться превосходящей его красоте.
Влияние
Отцовство
Духовные чада
Святой Бернард был простым монахом лишь два года. Он проходил послушничество, чтобы к этому подготовиться; а два года спустя после принесения обетов он уже стал аббатом Клерво и оставался им на протяжении тридцати восьми лет. Все, что он делал, определяется этой миссией, которую он получил от Бога в Церкви и исполнению которой отдался безоглядно. Он часто покидал монастырь, отсутствуя, в общей сложности, около трети всего своего времени. И все же он всегда возвращался в Клерво, большую часть времени жил там, там размышлял и выносил суждения о стольких вещах и неизменно принимал решения именно с позиций настоятеля Клерво: недавние исследования свидетельствуют, что он был, можно сказать, одержим развитием и духовным процветанием своего монастыря. Жизнь, которую вели его монахи, казалась ему настолько приближенной к идеалу всякого христианского существования, что он без конца обращался к ней: принимал тех, кого Бог ему посылал, воспитывал их, наставлял, а потом вместе с ними занимался основанием дочерних монастырей.
Первая загадка, которая встает перед нами – это невероятный поток кандидатов, приходивших в клервоский монастырь. То, что Бернард принимал всех приходящих, совершенно нормально. Но не старался ли он привлечь (если не сказать: заманить), а потом истребовать к себе и других, с настойчивостью, а иногда даже с бесцеремонностью, которые трудно назвать бескорыстными? Отрицать этого нельзя. Например, его отношение к Филиппу де Харвенгту, приору монастыря регулярных каноников Бон Эсперанс (Благой Надежды), в связи с одним монахом той обители, перешедшим в Клерво без благословения своего настоятеля, трудно назвать безупречным. Были и другие случаи, когда ради желания видеть христиан, уже имеющих иные обязательства, служащими Богу в его воинстве, Бернард пользовался своим влиянием и обаянием, которым было трудно противостоять, о чем он прекрасно знал. Он действовал таким образом не только по отношению к монахам других орденов, но, вероятно, и внутри Ордена цистерцианцев он тоже отдавал исключительное предпочтение набору в Клерво. По-видимому, другие цистерцианские ветви, особенно Моримон, явственно это ощущали. Таковы факты. Чтобы понять их и может быть, извинить, нужно помнить, каковы были его представления о христианском призвании. Он высказывал их во многих текстах, особенно в одном трактате, написанном в форме беседы – «Об обращении», где он выказал глубокую проницательность и понимание состояний человеческой души.