Безусловно, он говорил о тех же вещах – христианских тайнах, требованиях любви и милосердия, – какие занимали его, когда он писал свои труды, в столь утонченном стиле, что не может быть и речи об импровизации. Его слушатели, скорее всего, не в состоянии были по-настоящему понять или оценить его. У него были в высшей степени ясные представления о монашеских обязанностях, особенно о том, что касается послушания, которое он считал возможностью проявить любовь, ее доказательством. Монахи приносят обет послушания согласно Уставу святого Бенедикта, и первое слово этой формулировки – secundum Regulam (согласно Уставу) – исключает все, что противно (contra), вне (praeter), сверх (ultra), за пределами (citra) предписаний текста. Принимая этот обет, аббат, перед которым монахи его приносят и который становится его свидетелем и поручителем, обязуется в свою очередь соблюдать Устав и следить за его соблюдением. Он не может освободить от обязанностей, которые налагает Устав. Границы его власти определены тем же Уставом; последний конкретно говорит, чего требует Евангелие от монахов. Разным сторонам и оттенкам этих проблем Бернард посвятил множество писем, а также трактат «Об акривии и икономии».

Но для того, чтобы ежедневно передавать учение обычным монахам, этот необычный аббат находит удивительно простой язык! Доказательством тому служат многие тексты, от публикации которых автор воздержался. Однако это не помешало слушателям сохранить план, а иногда даже черновые варианты некоторых из них, явно отличающиеся от торжественного слога произведений, предназначавшихся к публикации. В этих случаях он дает волю своему воображению: сочиняет истории и притчи, выдумывает персонажи и их диалоги. Как-то он сравнивает отличительные черты монашеской жизни с четырнадцатью свойствами человеческих зубов.

В другой раз он рассказывает об ангельских хорах, приветствовавших Господа в день Его Вознесения. В третьем случае развивает тему семи слов, которые произносит в Евангелии Пресвятая Дева.

В четвертом – подробно останавливается на символике семи омовений Неемана. От этих красочных речей сохранились лишь сдержанные упоминания в опубликованных проповедях. Но «изречения», «краткие проповеди» или своего рода репортажи, написанные учениками, донесли до нас полный или сокращенный текст этих удивительно живых дружеских бесед. Нетрудно понять, какое приятное впечатление производила его проповедь: quam iucunda, – говорит Готфрид Оксеррский, и настойчиво подчеркивает это жизнерадостное и даже, можно сказать, веселое благочестие (iucunda devotio), о котором сам Бернард не раз говорил в своих сочинениях.

Он наставлял собратьев очень человечно; humano quodam more, – скажет тот же Готфрид Оксеррский. Так же он управлял и монастырем. В противном случае трудно объяснить, почему столькие люди приходили к нему, оставались и очень страдали, если их переводили в другие, отдаленные монастыри. Вот один пример из повседневной жизни в Клерво, который не нуждается в комментарии. Он достаточно ясно показывает, как много было у Бернарда человеческой слабости и как велики были его смирение, послушание Уставу и любовь ко всем. В 70-м послании он пишет аббату монастыря Тре Фонтане (Трех Источников): «Для примера я расскажу тебе нечто похожее, что со мной некогда произошло. Это было тогда, когда еще жив был мой брат Варфоломей. Однажды он вызвал мое недовольство. Дрожа от гнева, я с угрожающим видом сурово велел ему покинуть монастырь. Он тотчас вышел, отправился на одно из наших гумен и там оставался. Узнав об этом, я хотел позвать его, но он поставил мне условие: он согласен вернуться, если его примут достойно его положения; не как уничиженного и беглеца, а как человека, которого отправили неразумно и без суда. Он утверждал, что не должен подчиняться процедуре Устава, предусмотренной для возвращения, поскольку не была соблюдена процедура выдворения. Я, не будучи уверен в своем собственном суждении по поводу его ответа и моих собственных действий из-за связывавших нас кровных уз, предоставил решение этого дела братии.