Успел лишь я забраться на самое высокое место этого прижима, как дождик совсем прекратился чудесным образом, но просветлевшее небо было ещё затянуто серой дымкой облаков, едва позволяя проглядывать светлому кружочку солнышка, уже взошедшего над горами. А впереди меня «ждала» ещё более глухая стена кедровой тайги, чем на предыдущем участке, нехотя пропускающая, сквозь чащу, ставшую уже конной, тропу. Я оглянулся в последний раз на озеро и поляну с высоты в полторы сотни метров, чтобы попрощаться с нетронутой человеком частью распадка и озером, чувствуя, что нынче такого великолепия больше не встретится. Отсюда открылась самая масштабная панорама этой чудной части Кучерлинского ущелья. Бирюзовая гладь озера, похожая, с этого ракурса, на отполированный монолит бирюзы, бархат верхушек таёжных крон, салатные склоны альпийских трав, поляна с «игрушечными» палатками «разномастных» групп туристов, с огоньками костров и муравьиными фигурками людей – представили мне гармоничную цельность божьего творения. Глаз не устанет и часами любоваться этой картиной…

С силой заставив себя оторваться от её созерцания, я погрузился в чертоги буйно благоденствующей непролазной и непроглядной тайги. Ни неба, ни пейзажей уже не открывалось. Только узкая конная тропа давала проход. Ни влево, ни вправо с тропы невозможно сойти, не провалившись до середины икр в мох, подстилку из хвои, листьев и старой травы. Дальше – больше: трава по пояс, кусты, полусгнивший валежник выше колена и валуны, маскировавшиеся мхами и лишайниками. Даже трудно найти место, чтобы отправить естественные надобности. А промокшая тропа, как толчёная картошка, взбита копытами лошадей. И, цепляясь чёрной жирной грязью за протектор вибрамов, наматывая на него лишний груз, земная твердь, вероятно, желает задержать движение неуёмного пришельца. Здесь уж не разогнаться: или скользишь, или увязаешь, теряя силы на отдаче. Но с другой стороны – узость обзора создавала иллюзию хорошей скорости при любом шаге: толстые стволы деревьев, ограничивая взор, как в ускоренной кинопроекции мелькали с обеих сторон. А осознанность этой иллюзии неподдельно веселила.

Я не был уже так свободен, как в прошедшие дни, поддавшись искушению обрести компанию. «Полёт» души прервался. Зато явился новый стимул к ускорению. Ведь встреча с новыми людьми в едином с порыве к общей цели вселяла надежду на позитивно-интересное общение, отвлекая от угнетающего чувства усталости. И интуиция мне подсказывала, что будет именно так, что те ребята, которых догоняю, совсем не похожи на встреченных доселе. И предвиденье необычно ярко рисовало мне их в целом, включая и внешность, и даже душевные свойства. Такие мысли, чувства и образы, в сочетании с новизной этих мягких таёжных чертогов, невероятно возбуждали и ускоряли стремление, а усталый мой «конь» поспевал догонять сей порыв. Тропка вилась свозь лес вдалеке от реки, шум которой, теперь уж изредка, пробивался слева и снизу, успев вызвать ностальгию по живому потоку. Но со временем всё чаще «падая» вниз и снова взвиваясь по волнам сжатого древним горообразованием склона, тропа всё-таки иногда выводила меня к Кучерле, страшно «кипящей» серо-бирюзовой водой, перекатывающейся по гигантским камням.

Спустившись с очередного прижима к реке, я попал в каменный «мешок» с удобной стоянкой и костровищем прямо у среза воды. Грохочущий поток взлетающих от камней на два метра волн, невероятно узкий, глубокий каньон и готовый упасть на полянку вековой лес создали здесь крайне неуютную атмосферу. Угрюмость места усилила памятная табличка об утонувшей здесь туристке-воднике, прибитая к толстой берёзе, стоящей в трёх метрах от воды. Вдобавок, в сей же момент сгустились тучи, снова грозя дождём. И сжатый склонами узкий проём небосвода совсем помрачнел, будто кто-то оттуда нахмурился на меня. Промелькнула мысль: «…даже в хорошую погоду я бы здесь не встал на ночёвку с могильной печалью о молоденькой девушке, глядящей на стоянку с фотографии. Вот же судьба! Такая красивая и в цвете лет, ничего толком не изведав в жизни и так нелепо, кажется… Вот именно, что кажется! Пути Господни неисповедимы!» Как у М. Ю. Лермонтова в эпиграфе к поэме «Мцыри»: «Вкушая, вкусих мало мёду и се аз умираю».