Женщины, отдышавшись, стали готовить обед, ведь никто с утра и росинки в рот не брал. Стало, почти как в парной, от работающего примуса. Таких завжоров, как Люба, я ещё не встречал. Благодаря её подготовке продуктов и участию в приготовлении блюд, трапеза готовилась оперативно и легко. Не сказать, что очень вкусно (на моё восприятие), но питательно. Она всю зиму привычно делала заготовки для похода: сама вялила мелкими кусочками мясо, овощи и прочее для супов. В походах, особенно на ледниках, супы лучше всяких каш, восполняют и потерянную влагу, и лучше питают тело. Сама же Люба и сухари сушила на всю группу, и сливочное масло топила для каш. Потом всё фасовала, на каждое блюдо.

После обеда и до ночи всем пришлось безвыходно сидеть в палатке. Молчание было перманентным и тяжёлым. Завтра предстоит спускаться по леднику к Катуни, может статься, целый день, на более, чем две тысячи метров, только по высоте, а по горизонту ещё больше. А ледник весь рваный и снег в его верхней части по колено – видно опытному глазу. Снова будет подъем в четыре утра с надеждой на крепкий наст.

Делать было нечего, и я, впервые за поход, вспомнил о чтении и достал книгу Карла Кастанеды. Мне, как антропологу-любителю, понравился стиль изложения исследований и ученичества автора, профессионального антрополога. И тут произошло невероятное. Увидев её в моих руках, Игорь вдруг ожил, в нём проявился совсем другой человек. В его взгляде было искреннее удивление и интерес, как у голодного, при виде пищи. Он тут же попросил книгу у меня, уверенно протянув руку. Я охотно отдал, с не меньшим интересом. Найдя интересную для себя страницу и не особо ожидая отклика, Игорь предложил обществу:

– Хотите, я вслух почитаю?

Публика не внимала. Я был готов слушать и с удовольствием предвкушал… Он стал читать, и было видно, как ему нравилось это делать. Какой-то груз с души у меня отвалился, стало легко и даже, к моему изумлению, уютно в тесной палатке. Как будто что-то пере-щёлкнуло в душе, как переключателем: вся группа в этот момент стала для меня семьёй. Но радость моя длилась недолго. Через считанные минуты, видимо, не выдержав альтернативности мировоззрения писателя со своим, Николай рявкнул:

– Хватит, не могу это слушать!

И на сутки воцарилось молчание. А у меня будто обратно повернулся «переключатель». Но напряжение я чувствовал лишь от Николая, а остальные остались подавленными настроением руководителя, но всё равно более близкими мне, чем раньше. Игорь почитал книгу, про себя, ещё несколько минут, и вернул её, из вежливости, мне. Теперь я погрузился в повествование, чтобы облегчить себе неуютную атмосферу вынужденного соседства и с удовольствием переключить своё внимание в другую реальность. Но время всё равно осталось тягучим (один час за три).

Вечер и ночь минули. Они были схожи, с предыдущими, как близнецы. Но, с приближением момента спуска с горы, всё стало уже терпимым. Залог здоровья и состоит в смирении с обстоятельствами, когда изменить ничего нельзя, или же не стоит. Как и положено ему, вовремя прозвонил мой будильник и осёкся. Часы мои встали окончательно, на четырёх часах утра. И сколько я их не тряс, так и не пошли, при полном заводе.

Все стали быстро собирать рюкзаки, готовить снаряжение и одеваться, неизбежно, в тесноте палатки, толкаясь всеми частями тел. Обуваться и страховочную обвязку надевать поверх одежды приходилось внутри палатки, и всем одновременно. Луна уже покинула небосвод, и мы собирались в темноте, на ощупь, по одному выбираясь наружу. Мне удалось собраться и вылезти первым, сразу с рюкзаком на спине. А пока я ждал выхода остальных, то успел замёрзнуть, не смотря на то, что был в пуховке. Особенно мёрзли ступни. Ботинки же не утеплены, в них только два слоя кожи. А между ногой и вибрамом два носка, один из которых толстый шерстяной. Хотелось быстрее двигаться, чтобы согреться. Морозец был крепок, а женщины ещё возились в палатке, когда мы уже выкручивали ледобуры, крепящие её на льду. Потом сворачивали «домик» и, развернув верёвки, встёгивались в «связки».