А свою мать я ни в чём не винил, даже за то, что, будучи преподавателем-гуманитарием, она не разглядела и во мне гуманитария, так и направив в ремесленники, как «напророчил» когда-то отец. Всегда жалел её за не сложившееся личное счастье. Как можно винить, а тем более обижаться на любого человека, если он всегда поступает в соответствии со своими убеждениями. Если кто считает, что близкий или рядом живущий человек неправ, то учить его не стоит, потому что он не послушает. Научить невозможно, возможно лишь научиться, приложив усилие.

Я даже не обижался на мать за то, что она быстро приспособилась злоупотреблять моею жалостью к себе. Я, всё равно, оставался к ней снисходителен и продолжал жалеть. Как говаривала бабушка:

– Свой своему поневоле брат!

И вот сейчас, при очередном разрыве с матерью, я всё равно остаюсь снисходительным к её претензиям. Ведь снисхождение и есть фундамент христовой любви. Этот разрыв её со мной, удивительным образом совпал у меня с чтением третьей книги Кастанеды «Путешествие в Икстлан», где я подчерпнул самое здоровое внутреннее отношение, как к родственникам, так и ко всем старым и новым окружающим людям, где главными уравновешивающими качествами являются добросердечная снисходительность и равнодушие ко всем. Но при этом не надо путать равнодушие с безразличием. Под равнодушием подразумевается отношение ко всем и ко всему с равною душой, то есть одинаково душевно и с теплотой, но отстранённо для самозащиты от энергетической, да и физической агрессии. Как у А. С. Пушкина: «…хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца».

Большинство же начинающих читать труды Карла Кастанеды, бросают чтение именно на этой книге, на этой теме, чрезмерно радикально понимая текст или в корне отвергая вообще смыслы, заложенные в нем. Однако именно с этой книги начинается всё самое интересное и значимое, а значит – кому-то нужное. А первые две книги – лишь прелюдия, я бы сказал.

Кажется, я начал понимать, где кроется один из корней происходящего и в моём прошлом, и теперь – в дефиците родительской любви. Поэтому я с самого детства интенсивно искал душевности во встречах, искал такую женскую любовь, что возместила бы и материнскую. Но это было моей подсознательной иллюзией, потому что желаемое совмещение любви жены с любовью матери если и возможно, то только в сказочном исключении, наверное. Думаю, что каждый третий, а может и второй человек (обоих полов) имеет эту проблему в той или иной степени, не осознавая, может быть, её вполне. Вот и моё блуждание в поисках подходящей профессии имеет, скорее всего, ту же первопричину. Хватаясь за предложения, хотя бы не имеющие брезгливого отвращения, я задвигал свои природные наклонности и способности в сторонку до момента потребности. К тому же и не видел на, так называемом, рынке труда, реально существующих, близких мне по духу профессий. И, окончательно заблудившись в этом году, продал свой ветхий дом, делая вклад в очередной бизнес, как игрок, в азарте делая ставку – кладёт на кон последнее, что у него есть; как сам Федор Михайлович Достоевский в свои годы. Я, конечно, не игрок, а, скорее, наоборот, но азарт и мне оказался не так уж чужд, когда захотелось показать себя успешным молодой и тоже азартной (по своему) жене. Но случилось ровно наоборот, и я разочаровал и её, и всех близких. И справедливо, нечего браться не за своё…

Теперь всё надо, кажется, начинать сызнова, с этой отправной точки. Может, в отрыве от дома и всех без исключения дел, в горах, я найду в глубинах своей интуиции подсказку… Есть ещё слабая на то надежда. Но к старому «блудный сын» более не вернётся, это уже определённо. Так думал я, как думается только в иллюзорной полудрёме бессонной ночью, до самого утра.