– Помочь? Принять душ? – добавляю, едва заметив вопросительно вздёрнутую бровь.

Практически отскребая хрупкую фигурку от стены, шагаю вместе со Стасей в ванную комнату. Не встречаю сопротивления, лишь ощущаю, как усиливается захват на моих предплечьях. Она упрямо пытается изобразить из себя сильную, несломленную и гордую. Отчасти поднимая во мне уважение своей стойкостью.

– Помоги, – принимает мой вызов, упрямо вздёрнув свой подбородок, касается кончиком носа моего. Смело смотрит прямо мне в глаза, а по ощущениям, будто заглядывает куда глубже, и мне это не нравится. Я не желаю, чтобы она копалась во мне, искала какие-то причины моей дерзости или ещё чего хуже – жалела меня.

– Что ты слышала?

Приподнимаю её над полом. Исаева настолько хрупкая, почти невесомая, что я без труда поднимаю её выше. Так, что теперь она смотрит на меня сверху вниз, продолжая крепко цепляться за мои предплечья.

Наверняка от её коготков останутся царапины. И завтра мне придётся надевать рубашку с длинным рукавом, только бы избежать ненужных разговоров с отцом. Мне хватает того, что он отчаянно впрягается за свою новую семейку.

От этих мыслей вновь нарастает раздражение и желание выместить злобу. Крепче сжав руки на талии Исаевой, встряхиваю как куклу.

Слегка завитые волосы падают ей на лицо. Прикрывают приоткрытый рот, на который я пялюсь, как больной последние несколько минут.

– Что ты слышала? – так и не услышав ответа, повторяю вопрос.

– Ничего.

Чувствую что-то неладное. Она пытается замять конфликт. Но от её снисхождения мне ещё труднее дышать.

Кровь всё ещё бурлит в венах, клокочет в груди от злости на отца и обиды на мать. Под кожей зудит раздражение.

Головой я прекрасно понимаю, что в этом всём нет вины Исаевой, но с упорством осла навешиваю обвинения именно на неё.

– Советую тебе забыть это "ничего" насовсем.

Делаю жадный вдох и медленный выдох. Надеюсь хоть на капельку благоразумия девчонки и её согласие помалкивать. А ещё не смотреть на меня щенячьими глазами, переполненными жалости ко мне.

– Хорошо.

– Чего хорошего? – рычу я, снова доведённый до белого каления.

– Я согласна, – дёргается в моих руках, побуждая поставить её на пол. – Мне плевать на тебя и твои комплексы. Тебе плевать на меня и наше с мамой присутствие здесь.

Мне приходится буквально заставить свои пальцы расцепиться и медленно ослабить хватку. Отпустить Исаеву. Сжав зубы, и размеренно дыша через нос, жду, когда девчонка свалит хотя бы из ванной, раз не может исчезнуть из моей жизни, но эта безумная медлит.

Придвигается ко мне нарочито медленно, словно идёт по тонкому льду. Привстает на носочки и замирает своими губами возле моих…

Меня словно бьёт током, когда горячее дыхание разбивается о мои губы. Фруктово-цитрусовые нотки жевательной резинки щекочут в носу. А соблазнительный аромат её парфюма, смешавшись с приторным запахом клубничного сорбета, бьёт в голову.

Прицельно, навязчиво. Беспощадно снося мне крышу.

Откуда в этой бесячей девчонке столько парализующих, точно гипнотизирующих способностей?

– Ты же не думал, что я сейчас растаю как это мороженое, – она собирает пальцами с блузки остатки сорбета и дерзко пачкает им мои губы. – И поцелую тебя?

Я на мгновение зажмуриваюсь. Затем трясу головой.

Нет! Я, наверное, ослышался. Она не могла мне это сказать, да ещё и издевательски заигрывающим тоном.

– Или думал? И ждал?!

Впервые в жизни мой язык присыхает к нёбу. Я молчу. И не потому, что Исаева безрассудно поверила в себя, посмев предположить такое. А потому что отчасти вопрос оказывается уместным.

Я, действительно, размышлял на тему её умений целоваться. Но чисто из любопытства, и только.