Её глаза вспыхнули гневом, но в их глубине плескалось нескрываемое желание.

– Ты не имеешь права так со мной обращаться! – прошипела она, пытаясь оттолкнуть мою руку. – И раньше не был никогда таким властным придурком!

Но я лишь сильнее надавил большим пальцем на её клитор и тихо произнёс:

– Неужели? Потому что, как мне помнится, ты всегда подчинялась мне беспрекословно.

Я сидела напротив Николаса в этом проклятом ресторане, вглядываясь в его резкие черты лица, и пыталась понять, как мы докатились до этого – как из пылкой любви родилась эта жгучая ненависть, приправленная болезненным влечением? Когда-то я души не чаяла в этом человеке, была готова отдать за него всё. А теперь каждое его слово и прикосновение вызывало одновременно отвращение и постыдное желание.

Господи, как же низко я пала!

Даже сейчас, когда его длинные пальцы скользили по моему чувствительному бугорку, сквозь тонкую ткань шелковых трусиков, я с трудом сдержала стон наслаждения.

– Сиди спокойно, Лёля. – прошипел он, и его низкий голос с едва уловимым привкусом угрозы и обещания проник под кожу, распространяясь ядом по венам, заставляя сердце биться чаще. – Неужели ты хочешь, чтобы весь ресторан стал свидетелем наших маленьких игр?

Я начала отстраняться, но его власть надо мной оказалась сильнее. Попытка вырваться из его плена закончилась наказывающим щелчком по клитору. Меня пронзила острая вспышка боли, переплетаясь с волной неожиданного возбуждения. Мои пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони, оставляя кровавые полумесяцы. Как бы мне ни хотелось сейчас вцепиться в его самодовольную, красивую физиономию, вонзить вилку в его руку, я сидела неподвижно. С прямой спиной, надменным изгибом губ и безразличным взглядом, за которыми скрывалась настоящая буря эмоций – унижение, страх, гнев, и… да, чёрт возьми, желание.

Николас и раньше был слишком непредсказуем, но теперь, после стольких лет разлуки, я совершенно не знала, чего от него ожидать. Этот дорогой ресторан, богатые люди – для него ничто. Пешки в его жестокой игре, которую он вёл по собственным правилам, не считаясь ни с какими приличиями или последствиям. Я знала, что стоит мне лишь начать дерзить и открыто бросить ему вызов, он, не моргнув глазом, устроил бы публичную экзекуцию. Без колебаний поднял бы меня на этот полированный до блеска стол, как трофей, как свою собственность, и продолжил пытку под аккомпанемент приглушённой музыки и фальшивых улыбок изумлённых зрителей. А потом… эти люди заплатили бы за то, что стали свидетелями моей покорности, за то, что видели, как моё тело дрожит от его прикосновений.

Наши отношения всегда были подобны игре с огнём, наполнены страстью, доходящей до грани безумия. Я до сих пор помню жар его прикосновений. Его жадные, голодные поцелуи, оставлявшие на моём теле метки, которые не в силах были стереть ни время, ни другие мужчины. И сейчас, спустя семнадцать проклятых лет, как я рассталась с ним, разорвав эту порочную, опасную связь, моё тело вновь предательски откликалось на его ласки, прямо как раньше.

Я ненавидела себя за эту слабость, за неконтролируемую реакцию, за то, что моё тело помнит его до сих пор. И его за то, что он всё ещё вызывал во мне эти сильные, противоречивые, невыносимые эмоции, которые расщепляли меня на части.

В голове развернулась полномасштабная война, ярость боролась со страхом, гордость – с желанием. Я представляла во всех подробностях, как впиваюсь ногтями в его надменное, высокомерное лицо, оставляя на безупречной коже длинные, кровоточащие борозды. Как кричу ему всё, что думаю о нём, о его жестокости, о его эгоизме, о его разрушительной власти. Но за этой яростью распускалась горькая, болезненная истина – моё сердце трепетало не только от ненависти. Оно тосковало по нему, по той близости, которую мы когда-то делили, жаждало его прикосновений, его внимания, и даже его искажённой, извращённой любви.