Свет Санторини Антон Райн

***

Дождливая взвесь плотным маревом повисла в воздухе. Она окутывала все вокруг, делая силуэты зданий и машин неясными, словно призрачными фигурами, обращала реальность в тоскливую сонную сказку. Герои ее – обреченные образы – таились всюду в туманной дымке начинающегося дня. Серость удручала. Лишь только какие-то слепые надежды могли вести вперед и поднимать с глубин души радостные порывы, пробуждая их ото сна. Благодаря им возможно, и жила Москва в эти первые летние дни. Спешила, суетилась, гудела. Люди старались не замечать грусть жизни, пробегали мимо друг друга, запирались в машинах, изолировались. Они стремились вперед, постоянно подбадривая себя, закрывая на серость глаза, зная, тем не менее, что она есть и никуда не уйдет. Останется навсегда.

Движение на Ленинградке замерло. В районе Химок, когда до поворота на Шереметьево оставалось совсем немного, поток встал. Очевидная закономерность жизни, где скорость возведена в культ, а разум затуманен принципами и тщеславием. Трассы федерального значения не справлялись с нагрузкой, задыхаясь от наплыва автомобилей. Парадокс. Там, где скорость и своевременность были так необходимы, они совершенно не могли быть. Жизнь текла по какому-то странному сценарию, правка которого была доступна лишь некоему всевышнему нечто, а никак не реальным людям. Среди них человека, имеющего возможность изменить ситуацию в лучшую сторону, казалось, попросту не существовало. Всегда нужно было время, ожидание грядущего порядка. Но только не здесь, не сейчас. Когда-нибудь потом. Может быть, завтра. Или, скорей всего, никогда.

В одной из машин в пробке, такси желтого цвета марки «Киа», на заднем сиденье расположились две подруги. Девушки изрядно нервничали, боясь опоздать на рейс.

– Слушайте, – обратилась одна к водителю, – а нельзя как-нибудь объехать пробку?

– По воздуху? – съязвил водитель, не оборачиваясь. Это был мужик неопределенного возраста, изредка подглядывающий на симпатичных пассажирок в зеркало заднего вида.

– Нет, ну может как-нибудь? У нас же самолет, – вклинилась вторая.

– Ну а у меня-то нет. Что сделаю? Эти уроды напродавали в кредит, а дороги строить не хотят. Посмотрите, сколько их, – он развел руками, отпустив руль. – Ведь даже пять лет назад такого не было. Куда катится мир? Встанем скоро в мертвую пробку, это точно.

Девушки отвернулись – каждая в свое окно. Такси внезапно тронулось, водитель набрал скорость.

– Во, поехали, – радостно сказал он. – Значит, не все так плохо. Опять какие-нибудь ушлепки цепанулись и стоят на две полосы, ждут сотрудников. Я бы таких штрафовал не по-детски. Прям вот на год бы лишал прав. Чтоб неповадно было.

Причины затора они так и не увидели. Поток разогнался, стал менее плотным. Таксист без «поворотника» резко перестроился в правый ряд и свернул на Международное шоссе.

– Приехали, – сказал он, подруливая к терминалу.

– Спасибо, – кивнула одна из подруг.

– Да не за что, – отозвался водитель. – Хорошего полета.

До вылета оставалось меньше часа. Шереметьево гудело как улей, являя собой импровизированный шумный Вавилон новейшего времени, где сплелись воедино технологии и примитивные инстинкты. Массовое скопление людей многих наций, рас и религий всегда сродни какой-то древней структуре общества, где человек сам по себе лишь часть общего. Зажатый в рамки очередей и коридоров, человек принимал на себя диктат закона и новаций, таким образом становясь подвластным системе примитивным элементом, вынужденным подчиняться и опасаться.

Одна из девушек, Света, больше, чем опасалась. Она боялась. Боялась опоздать, затем боялась потерять багаж, но больше всего боялась лететь. Этот инстинкт, страх, таящийся в глубине, не проявлялся снаружи, но совершенно неприятно щекотал нервы. Подавая паспорт улыбающемуся клерку, она успокаивалась. Отпуская чемодан по ленте, она успокаивалась. Затем, пробегая к своему выходу, она забывалась. Таможенник строгий, но улыбается ей сквозь стекло – она успокаивалась. Приветливые стюардессы и стюарды, уверенные, опытные, она вновь и вновь успокаивалась.

Света и Маша уселись в эконом-классе на 28-м ряду.

– В дютик не успели, жаль, – сказала Маша, устроившись у окна.

– Я взяла две бутылки "Prosecco" из дома, – ответила Света.

– Да я прихватила вискарь, но хотелось-то перед полетом, по традиции, так сказать. И в кафеху не зашли. Раньше надо было выходить, конечно. Кто ж, блин, знал, что такие пробки.

– Вот ведь традиция – бухать в аэропорту. Потерпи, через четыре часа будем на месте.

– Ага, – довольно улыбнулась Маша. – Ты сама-то чего такая напряженная? Летать боишься? Не стоит. По статистике дорога до аэропорта намного опасней самого полета.

– Да знаю я эту статистику, – кивнула Света. – Просто не очень люблю, когда полно народу и мало места, – она смущенно улыбнулась.

– Не парься, подруга, – сказала Маша. – Сейчас будем взлетать, разнесут карамельки. Потом тошнотная еда. В общем, все по порядку. Знаешь, я ни разу, сколько летаю, не видела ничего другого, никаких происшествий. Скука эти самолеты. Все однообразно до крайности. Даже эти предполетные инструкции от стюардесс. Ну, какая тоска, аж в сон клонит. Я, пожалуй, вздремну.

– Вздремни, – ответила Света, пристегнулась и достала из кармана кресла журнал. Самолет плавно двинулся по полосе. Стюардессы начали инструктаж.

Она листала страницы, а сама не видела их. Перед глазами проносились образы собственной жизни, такой простой и скучной. Прямо как этот самолет, говоря словами Маши. И если бы не эта случайно подвернувшаяся подруга, не ее предложение полететь вместе, кто знает, чем бы Света сейчас занималась. Сидела бы в офисе скорее всего. Вряд ли бы взяла отпуск просто так, да и вряд ли бы сама решилась лететь куда-то одна. Могла бы съездить в гости к маме, сходить в кино, прогуляться по центру. Возможно, съездила бы в Питер. И только. В остальном все было бы как обычно. Работа, дом, снова работа.

Света глянула на Машу. Та откинула голову на бок и спала. Или делала вид. В ушах наушники, на глазах маска для сна. Погружена в себя.

Санторини.

Что это за место, куда она так внезапно согласилась лететь? Еще позавчера она и не думала об этом, а теперь сидела в самолете и держала в руках журнал авиакомпании. Света откинула голову назад, прогоняя мысли.

Самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу, остановился, затем стал резко набирать скорость перед взлетом. Света машинально вцепилась в подлокотник, посмотрела еще раз на безразличную позицию Маши и закрыла глаза.

1

Старый Андреас проснулся по обыкновению рано. Сквозь неплотно закрытые ставни пробивался тусклый утренний свет. Снаружи, над входом, раскачиваемый легким морским бризом, поскрипывал ржавый фонарь. Вдалеке вскрикнула чайка. Неторопливо, с кряхтением старик встал с кровати и направился в угол комнаты к эмалированной раковине. Малыш Кристос еще спал. Воздух в комнате был сухой и спертый.

Вода гулко падала из крана на дно раковины. Старик обильно смочил руки и лицо, затем стал растирать тело. Подмышки, грудь, живот. Он улыбался. Водные процедуры доставляли ему несказанное удовольствие. Кристос же ненавидел эти утренние шумные забавы деда. Он натянул на голову одеяло и недовольно застонал.

– Вставай, парень, – сказал Андреас. – Лето – лучшее время, а ты так долго спишь. Солнце уже встало на той стороне. Поверь, сейчас ему открывается отличный вид.

На последних словах старик немного погрустнел и взял со стула штаны из грубой ткани. Кристос не показывал головы из-под простыни. Могло сложиться впечатление, что он не слышал деда и спал. Но это было не так. Разбуженный шумом воды и кряхтением, он уже не мог заснуть. Так бывало каждое утро, и это уже вошло в привычку. Он молча лежал под серой простыней, провожая сновидения.

Старик накинул рубашку, заправил в штаны и застегнул ремень. Он нахлобучил на голову кепи, бывшую некогда белой и подошел к постели внука.

– Вставай, говорю. Сегодня я вернусь поздно, а у тебя будет несколько интересных дел. Ты ведь поможешь мне? Наших ребят нужно хорошенько почистить перед работой. Потом сытно накормить…

Мальчишка вдруг скинул с головы простыню и с надеждой посмотрел на деда. В глазах вспыхнула небывалая радость. Леность, одолевавшая совсем недавно, сгинула прочь. Он вскочил на ноги и побежал к раковине. На ходу он прихватил со стула полосатую рубашку и набросил на тело.

– Здорово! – крикнул он. – Я иду с тобой. Сегодня я буду тебе помогать. Как мне нравится, когда ты берешь меня…

– Нет, – оборвал старик и улыбнулся. Его кустистые седые усы растянулись на лице. – Ты не понял, малыш. Ты почисти и накорми, а работать я пойду один. Но свое дело ты должен сделать сам. А потом в школу.

Мальчик убрал руки от крана и обернулся. Он серьезно посмотрел на деда и сказал:

– Вот так всегда. Мне достается скукотища, а тебе самое интересное.

– Но ты еще маловат для интересной работы, – продолжал улыбаться дед.

– А я не хочу быть маленьким, – упорствовал Кристос. – Я хочу быть взрослым. Я уже могу.

– Можешь, можешь. Я же не спорю. Но пока ты учишься – ты лишь ученик. Я твой учитель. Поверь мне – то, что ты познаешь в учении хоть и сложно, хоть и скучно, но очень пригодится тебе в настоящем деле. Верь мне, Кристос, следующим летом ты сам будешь водить мулов.