Можно, – ответила она тихо.

Амалия встретилась с ним взглядом. Эти глаза… такие глубокие, такие внимательные, будто видят насквозь. Её пальцы непроизвольно скользнули к волосам – один локон выбился из причёски, и она быстро его поправила, будто этот жест мог спрятать её волнение.

Она улыбнулась. Собрала внутри себя все силы, стараясь выглядеть спокойной. Но он, конечно, всё видел.

Хорошо, Шопен – великий, безусловно… но знаете, я передумала, – кокетливо сказала она, с лёгким прищуром. – Давайте лучше включу вам Луи Армстронга. Он повеселее. Он удивился ещё больше – но искренне.

Луи Армстронг? Да вы меня сегодня окончательно обезоружите.

Она включила музыку – едва слышно, на фоне. Комната заполнилась тёплым, бархатным звуком трубы, и на мгновение стало уютно, будто они вдруг оказались не в гримёрке, а на чужой кухне ранним утром.

Она посмотрела на него – теперь по-настоящему.

Он был выше, чем она ожидала. Наверное, не меньше метра девяноста – и в движении казался ещё выше.

Стройный, подтянутый, но без нарочитой демонстративности – просто мужчина, в чьём теле ощущалась уверенная, спокойная сила. Сквозь тонкую белую рубашку просматривались чёткие очертания пресса – не показного, а настоящего, как у тех, кто не ради селфи в зале, а просто живёт в движении, в ритме, в теле.

Руки – сильные, с выразительными венами, подкачанные, но не перекачанные. Таких хочется касаться.

Волосы – чёрные, как ночь. Слегка волнистые, подстрижены до каре, мягко спадали, создавая небрежную, чуть богемную линию.

Острые, чёткие черты лица – не глянцевые, не идеальные, но настоящие. С характером. С историей.

И, конечно, глаза.

Огромные. Голубые. С лёгким прищуром, будто он всегда что-то замечает, считывает, наблюдает чуть глубже, чем положено.

Густые, чёрные ресницы – длинные, почти нереальные. Женские ресницы бы позавидовали. Но на нём это не выглядело женственно. Наоборот. Это делало его взгляд ещё выразительнее, почти хищным.

Губы – как с картинки. Мягкие, чуть припухлые, с природной формой «домиком». Выразительные. Тёплые.

И когда он чуть улыбнулся – небрежно, с оттенком лёгкой иронии – Амалия заметила: у него по-настоящему красивая улыбка. Не искусственная. Тёплая. Человеческая.

На щеках – ямочки. Но не круглые. А полосками – как будто пальцы художника провели по влажной глине и оставили эти штрихи.

И родинки – одна у губ, другая – на правой щеке. Небольшие, но отчётливые. Те самые, по которым его узнают даже на расфокусированных фотографиях в таблоидах.

Как будто нарисован. Как будто придуманный… Но настоящий.

Скажите, Люк, вам что-нибудь принести? – спросила Амалия. – Воды, кофе, чай, кока- колу?.. Может, вы голодны?

Он оживился.

Я бы сейчас съел что угодно, – сказал с улыбкой. – Не успел позавтракать. Перелёт был ночной, а в отеле… не успел. Или не захотел.

Так что да, я очень проголодался.

Амалия засмеялась, с той самой лёгкой теплотой, которую он уже начал узнавать.

Хорошо. Сейчас вас накормим.

Она вспомнила про мини-холодильник, спрятанный в шкафу, подошла и открыла дверцу. В её движениях не было суеты – только забота, спокойная, почти домашняя.

Так… мы имеем: сэндвич, круассаны, булочки с изюмом, салат. Что вы будете?

Он смотрел на неё с умилением. Её голос, её естественность, то, как она чуть склонилась, заглядывая внутрь, – всё это будто притягивало.

А давайте всё, – сказал он. – Только мне нужна будет компания.

Вы ведь тоже, наверное, не успели позавтракать?

Возможно, у меня не останется выбора. Амалия накрывала на маленький стол.

Быстро – но не суетливо. В её движениях была природная грация, лёгкость, сдержанная элегантность. Она забывала то салфетки, то воду, то приборы, чуть смущалась, едва заметно морщила лоб, тихо извинялась себе под нос – и всё это было так… трогательно.