Здесь почему-то было светлее, чем в лесу, хотя солнце уже давно село, и ни единый луч его не касался земли. Мои преследователи как будто вдруг отдалились, как если бы ошиблись и в другом направлении вдруг пошли! Их голоса доносились издалека, так, как будто они за стеной очутились! А на поляне в трех шагах от меня стояли, склонившись к раненому, залитому кровью, трое мужчин.

5. 5. Данияр. Дар солнца.

     Боль... Что такое боль? Как описать ее? Как объяснить им, что-то говорящим, спрашивающим, что со мной происходит? Где конец её? А-а-а! Не кровь по жилам течет, а огонь - пламя обжигающее, рвущее плоть на кусочки, заставляющее рычать, не стонать, выворачивающее судорогой тело. И горло огнем охвачено - не вздохнуть, не крикнуть! А сердце бьется о ребра так, что того и гляди, прорвет грудину, одним толчком наружу выскочит в рубаху уткнувшись! И ногти, верно от силы, с которой сжимал кулаки, рвут кожу, впиваются в мышцы, тем самым принося еще большие мучения! 

     Кто-то из своих, из друзей, положил ладонь мне на шею, рану, из которой кровь текла, прижимая. И, повинуясь какому-то странному позыву, с которым даже сквозь боль я безуспешно пытался бороться, ногтями своими, вмиг разжавшимися, выпрямившимися, я полоснул по спасающей меня же руке. Чужой стон боли почему-то не отрезвил, а наоборот, заставил в ярости вскинуться из последних сил, подталкивая причинить человеку боль еще более мучительную! И желание это было страшнее боли, телу причиняемой! Я хотел убить его! Я хочу убить его! Я ничего так сильно не хочу! Но он ведь помочь старался - жизнь спасти, рану мою закрыть! 

    - Не прикасайся! - прохрипел чужим, страшным голосом, глухим и рокочущим, словно рев звериный.

    Испуганные голоса, окружавших меня мужчин, я узнавал. Я понимал, кто находится со мной рядом. И сквозь боль, сквозь пелену ярости, сквозь непонятную дрожь и странную пульсацию, зарождавшуюся где-то внутри тела, где-то в самом животе, я пытался их прогнать, чтобы спасти... От себя самого?

    - Данияр! Ох, что ж делать-то? - чуть не плакал всегда спокойный и рассудительный Некрас.

   - Священный Яровит, Горан, взгляни на его руки! Что с ним?! - метался рядом Томила. - Чего они такие страшные - скрюченные, черные. И когти эти...

   - Тряпицу какую дайте! Глубоко меня поранил - до самого мяса! - но не только боль, а еще и ужас, от того, наверное, ЧТО перед собой видит, наполняли речь Горана. - Как же помочь ему? Страшно прикасаться! Данияр! Ты меня слышишь? Рану перетянуть надобно! Иначе кровью истечешь!

    - Нет! Не прикасайся! - знал, чувствовал, что чужого прикосновения не выдержу, что зубами, ногтями, не мечом, рвать буду! - Уходи!

    Не понимал, почему гнал их, ведь помнил, знал, что друзья это!  

   - Что с ним? - послышался рядом незнакомый женский голос. - Он ранен?

    - Мы не знаем, что с ним, - мои друзья отвечали растеряно. - Его волк рвал - прямо в шею вцепился!

   - Я могу помочь, - неуверенный испуганный голосок почему-то действовал на меня не так, как голоса друзей. Этот девичий голос обволакивал, утишал боль, даже кровь, казалось, прекратила толчками биться на шее, а текла тоненькой струйкой с того момента, как я почувствовал рядом с собой эту женщину.

    - Он странный какой-то! - Горан, не задумываясь, подпустил девушку близко. - Меня ногтями порвал, взгляни! Данияр, ты позволишь перевязать?

   Я с трудом разлепил заплывшие, словно меня били по лицу, набухшие веки. Я не видел своих воинов. Но я видел девушку. Словно сияние окружало ее. И я замечал все, что было рядом с ней, все, что к ней относилось - теплый свет, словно солнечный, нимбом подсвечивающий волосы, изодранная грязная одежда, длинные, спутанные волосы цвета спелой пшеницы, испачканное в земле милое личико и огромные синие глаза, устремленные на меня.