Этого окровавленного мужчину тоже била дрожь. Он был в сознании и явно страдал от страшной боли, но не кричал и не просил помощи. Страдание его было видно по искаженному лицу, по сжатым в кулаки рукам, по крупной дрожи, которая сотрясала мощное тело. И я отлично понимала, что если кровь, все еще текущую из раны, не остановить вот буквально сейчас, он совсем скоро умрет! Так почему же никто из его товарищей не помогает? Почему все трое смотрят на него со страхом? В то, что взрослые мужчины никогда прежде не видели крови и ран, я поверить просто не могла. 

    - Что с ним? Он ранен? - я готова была помочь, в глубине души надеясь на ответную помощь.

    - Мы не знаем, что с ним, - ответил красивый золотоволосый молодой мужчина, зажимающий рану на своем запястье. - Его волк рвал - прямо в шею вцепился!

    - Я могу помочь, - голоса моих преследователей раздавались совсем близко. Странно, но рядом с этими непонятными, впервые увиденными чужаками я чувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем там, с воинами из собственного княжества. Хотя после всего со мной произошедшего, наверное, где угодно, будет не так страшно, как там, возле шатра князева!

    - Он странный какой-то! - золотоволосый осторожно подтолкнул меня ближе к раненому и только тут я поняла, что с несчастным происходит нечто непонятное, нечто пугающе странное. То и дело по лицу его пробегает судорога, как бы меняя, искажая черты лица, как-то странно, едва заметно вытягивая его, уродуя. Заметив, что я попятилась назад, мужчина за моей спиной честно продолжил. - Меня ногтями порвал, взгляни! Данияр, ты позволишь перевязать?

   И тут раненый открыл глаза и посмотрел на меня. И столько неподдельного страдания было в темных глазах его, что я, не раздумывая, шагнула ближе. 

    - Только она, - не сказал - прорычал он. И в голосе, в грозном рыке этом человеческого, обычного, было меньше, чем звериного, однако, слова разобрать было возможно. 

     Что же проиходит с ним? Страх и жалость смешались в моей душе, и выхватив протянутый мне кусок ткани, я спокойно и уверенно, как учила Рогнеда в лекарне, чуть приподняв его голову, перетянула рану на шее. Тряпица была достаточно широка - длины ее хватило на три оборота. Подумав, оторвала кусок своей нижней юбки, стыдливо отвернувшись от мужчин, и еще раз обернула рану, чтобы, сдерживаемая тугой плотной повязкой, быстрее запеклась, свернулась кровь.

   Краем уха я слышала, что насильники еще не потеряли надежду меня схватить. Более того, поблукав в сумеречном лесу, они тоже вышли к этой поляне. И почему-то лучшего места, чтобы укрыться от них, чтобы спрятаться, чем сесть возле раненого, положив его голову себе на колени, я придумать не смогла. И он не сопротивлялся! Более того, как-то притих, успокоился, даже дрожь его немного стихла, а на лбу, куда я положила ладонь, выступила испарина, будто жар спал, покинул изможденное тело!

     Воины, услыхав приближение чужих людей, похватали свое оружие и обернулись туда, откуда доносились злые голоса и ругань. 

     И вот на поляну выскочили трое тех, кто гнался за мной. Причем тот, кого насильники называли Ярополком, кого я ранила его же собственным ножом в живот, прижимая к месту где-то под ребрами руку, был вместе с ними! И, если вбивая нож в его тело, я на долю секунды и испытала муки совести - думая, что человека убиваю, то теперь ощутила только чувство горечи от того, что ранение это оказалось несерьезным! 

    Преследователи мгновенно оценили ситуацию и мне показалось вначале, что они вот-вот просто развернутся и вернутся назад к своим, оставив меня. И они, действительно, уже было повернулись, уже попятились обратно, заметив в руках непонятно откуда взявшихся в лесу нездашних мужчин мечи. Да только Ярополк вдруг резко остановился и сказал: