Санко удивленно блуждает взглядом по сторонам, а Осмол начинает рассказ: – Слышь, доча, вороная-то наша того, драпанула со страху. Я ее дабы не зябла в упряжи, да откапывала копытом мох из-под снега – все дело животине, распряг, да к суку на дереве-то и привязал. Ага. А она, стало быть, чего-то испугайся, сорвись с привязи и понеси. Волков, должно быть, учуяла, ядрена кочерыжка! Так вместе с суком и привязью сбежала. Ага. Тут-то и познакомился я с Ляксандром. Познакомился смешно. Ага. Он, слышь-ка, неким боком-ненароком мимо проезжал по каким ни то делам своим. Тут и познакомились. Мне с ним здоровкаться недосуг было! Я тогда, зришь ты, от трех волков топоришком отмахивался, а четвертый волчара уже неподалеку с перебитой лапой на снегу лежал, рану зализывал. Ну, воюю помаленьку со зверьем, потому как волки меня сожрать хотят, а я с сим никак не согласный! Ага! Тут-то наш гость и появись. Серые разбойники, как его узрели, так враз перетрухали, потому, как он в них стрелу пустил. Даже тот хромой хвост поджал, ха, ха, ха, чтоб не потекло чего с перепугу, и на трех лапах улепетывает. То-то смех мне!

– Что ты, тятя, какой смех?! Я бы поседела от ужаса, шутка ли: чуть волки не растерзали. А ему все нипочем, – испуганно восклицает девица.

– Так не люблю, ядрена кочерыжка, грусти-сырости! Я радость люблю! Таких, как Санко веселых люблю! Ага! Ну-тка, гость дорогой, потешь старика в другой раз песней, что певал мне, покуда из лесу ехали, – Санко поет забавную песню про молодца, который нанялся к богачу пасти его стада. Стада разбегались, но молодец собирал их на зверином языке, который знал. Коровам он мычал, лошадям – ржал, овцам – блеял, гусям – гоготал, уткам – крякал, что певец мастерски и демонстрирует. Блаженствующий кот прекращает мурлыкать и удивленно поднимает голову, поводя ушами. Пес – сторож во дворе вылезает из своей конуры, забирается на крыльцо дома, начинает лаять и скрести когтями затворенную дверь. Хозяйка оставляет работу и, любопытная, выглядывают из дверей кухни. Шутник голосом неотличимым от голоса хозяина Осмола, говорит ей шутливо-строго: «Что, очепялка, ядрена кочерыжка, долго ли зыркать станешь? Ужо в брюхе урчит с голодухи-то. Ага», – Жена Осмола, улыбаясь, скрывается на кухне.

***

Собравшийся было уехать после обеда Санко, неожиданно остается до утра. Засидевшиеся за полночь Осмол со своим гостем на мужской половине громко шепчутся так, что в ночной тиши через приоткрытую дверь своей горницы лежащая в постели Веточка с замирающим сердцем слушает их разговор:

– Да куда же чадунюшке замуж? Ведь ей всего-то тринадцать годков.

– Пока сватовство, да к свадьбе готовка, так тут уж и четырнадцать.

– Эх, ядрена кочерыжка, да у нее еще кукла под подушкой лежит, – тут витязь, словно решившись, бьет себя кулаком по колену:

– Эх, ядрена кочерыжка, а беру обеих разом, ее вместе с куклой!

– Ха-ха-ха…

– Ха-ха-ха, – оба смеются вполголоса, прижав ладони к губам. Вета достает из-под подушки и прижимает к груди маленькую куколку.

– Экий ты скорый. Я родную дщерь неволить не стану. Ежели ты ей не покажешься, так не отдам!

– Сие верно, дядя Осмол, зело правильно. Ты дозволь нам с ней токмо перемолвиться. А уж коли скажет «нет», стало быть, не судьба! Вот он я есть, а вот меня и нет.

– Ага. Только вот еще чего… От богатства-то моего немного осталась. Все старшим дочерям раздарил. Так что на приданое богатое не рассчитывай!

– Сие ништо, у меня всего вдоволь.

– Ага, стало быть, сговорились?

– По рукам, тестюшка?

– По рукам, зятюшка… Эх, так и быть, дам тебе окромя куклы еще в приданное (держит паузу) кота Борзика, – Санко смеется, – тем паче, что разлучать их никак невозможно! Они же друг без дружки жизни себе не представляют, – слушающая этот разговор, дочь Осмола достает рукой через голову и гладит рыжего кота, лежащего рядом с ней в головах кровати на подушке, – тут минувшей зимой аккурат на масленице полезь жена в подпол за припасами. Взяла, стало быть, светильник, спустилась по лестнице, пошарила там время малое, отыскала, что было потребно и принялась подниматься наверх. Но не успела она еще вылезти, как услыхала тут снизу возню, шум, гам, трамтарарам. Баба, слышь-ка испугайся, должно быть нечистую силу, и скакни из подпола ровно кузнечик из-под косы косаря. На шум тот все мы и собрались возле отворенного лаза: я, жена и дочка. Оказывается, кот Борзик, пока хозяйка возилась в подполе с харчем, полез туда же и затеял охоту на крыс. Да только крыса попалась ему матерая, преогромная, с мой локоть ростом, сие без хвоста считаю. Не совладал с ней охотник и наверх карабкается за подмогой. Вот они показались с крысой вместе, оба рудой-кровью перемазанные и вцепившиеся намертво один в другого. Вцепились мало не в глотки, а этак рядом промеж плечом и выей, оба, как один. Кот, стонет, хрипит и шипит, крыса хрипло повизгивает. Тут жена моя в обморок хлоп – половицы задрожи от падения, а я в сени за топором кинься. Прошло два-три мига, как уж и обратно спешу, и зрю себе, как моя дочушка голыми ручонками в крысу вцепилась, дабы оттащить от кота вражину крысячью. Ну, серая зверюга, конечно, ее и тяпни за длань-то. Прокусила насквозь стерво! Только тут Борзик сим и воспользуйся, достань до горла крысиного и перекуси ей жилу яремную. Тут грянул предсмертный истошный крысиный визг, аккурат с ним входная дверь заскрипела. Стало быть, соседка с улицы к нам зачем-то там загляни и узри такое: рудопачканые кот и крыса валяются в красной луже, Вета держит ручку на весу, а с нее частые капли капают, хозяйка лежит недвижимая и я среди всех с топором в руке. Смешно же правда? Ха-ха-ха!