Хозяин беседки плавным движением руки указал на противоположную скамью в беседке – этот жест, исполненный ровно той степени непринужденности и утонченности, что отличала просвещенных мужей эпохи Тан. Его пальцы сложились в изящный илань – жест, которым конфуцианские ученые приглашали к дискуссии:

– Прошу разделить со мной скромный покой этого павильона, – произнес он, и в этих словах звучала вся ритуальная формульность, смягченная легкостью даосского отшельника.

Гости опустились на широкую скамью для гостей, сделанную из хуанхуали – драгоценного красного сандала, чьи плавно изогнутые подлокотники напоминали очертания далеких горных хребтов. Перед ними, на низком столике из черного цзытаня (палисандра), стоял керамический чайник, покрытый изумрудно-зеленой глазурью. Из его изящного носика еще поднимался легкий пар, а петлеобразная ручка сохраняла тепло недавнего кипятка. Рядом, в почтительном полукруге, располагались пустые чаши – нефритового оттенка фарфоровые чавани, ожидающие своей очереди.

Теплый весенний воздух, напоенный ароматом цветения слив, обволакивал беседку. Смолистый запах сосен смешивался с запахом сливового цветения и легкой сыростью от ближайшего ручья. Где-то вдали кричала цапля – ее голос, похожий на скрип бамбуковой флейты, растворялся в вечерней тишине. По небу, окрашенному в цвета циньских шелков – розовато-золотистые у горизонта, лиловые над головой – медленно плыли белоснежные облака.

Профессор Вейр слегка поклонился, сложив ладони у груди в традиционном танском жесте гуншоу:

– Простите, что не знаю вашего почтенного имени… Как мне следует к вам обращаться?

– Ши Лин, – ответил человек. – Когда-то я был хранителем одного из литературных павильонов, потом учителем. А теперь я просто сижу среди сосен. Я слушаю шепот ветра. Иногда – говорю с ним.

Взгляд у него был спокойный, но в этом спокойствии ощущалась проницательность, как у человека, привыкшего видеть и понимать суть вещей. Его темно-синий халат (пао) был скроен просто: узкий перекрестный ворот с застежкой под правую руку стягивался под горлом, широкие рукава были собраны у запястья, а завязки на плече едва удерживали ткань, сотканную из простого, но добротного шелка. Скромный покрой лишь подчеркивал изящество рук, привыкших держать свиток или кисть. Его волосы, собранные в небрежный узел, были перехвачены деревянной шпилькой, темная повязка на лбу защищала от солнца. За его спиной сквозь бамбуковую рощу проступал силуэт небольшого павильона.

– Ваш облик и речь выдают странников, верно? – повторил он, едва уловимой интонацией скорее утверждая, чем спрашивая. – Полагаю, вы не родом из этих мест.

Профессор Вейр слегка склонился в почтительном поклоне, сложив ладони у груди в традиционном танском жесте гуншоу.

– Вы правы, почтенный господин Ши. Мое имя Ай-Дэ, – произнес он, выбрав то имя, которое могло быть принято в этой земле. – Я родом из далекой западной страны, где хранятся книги, написанные на звездах. Я – человек, ищущий следы древнего знания.

Ши Лин кивнул, не отводя взгляда.

– Кто идет за знанием, не всегда доходит. Кто слушает – бывает найден3. А ваша спутница?

Эвелин, стоявшая рядом, спокойно шагнула вперед. Ее речь – мягкая, с округлой интонацией столичного диалекта – вызвала на лице Ши Лина тень уважения и легкую улыбку.

– Достопочтенный господин Ши, меня зовут Юйлинь. Я занимаюсь стихами – не только как искусством, но и как дыханием того, что было сказано прежде. Я слушаю слова, которые люди давно перестали слышать.

– Тогда все ясно, – сказал Ши Лин. – Вы прибыли издалека. И принесли с собой не товар, не легенду – но вопрос. А значит, вам стоит задержаться.