− И ты не хочешь знать, что случилось тогда?

Тима сжал полированную дверцу шкафа, костяшки пальцев побелели. Он посмотрел на меня зло и со всей силы захлопнул дверцу. Когда она отскочила Тима изо всей силы двинул её кулаком. В этот раз она закрылась.

Я отступила на шаг назад. А он словно увидел меня. Подошёл ко мне, и приподнял лицо за подбородок. Взгляды снова скрестились.

− Ты немного опоздала с объяснениями, − произнёс он уже почти спокойно. – Но в одном ты права. Я всё же ждал тебя.

Я замерла и перестала дышать. Он погладил меня по лицу.

Пальцы прохладные. Такие родные.

− Хотел дождаться, чтобы сказать тебе, что всё кончено.

− Я хочу знать, почему,– неожиданно для себя сказала я.

Он снова отошёл к окну. Я смотрела ему в спину. Он не обернулся, просто сказал:

− Я встретил женщину. У меня с ней есть будущее.

Глоток воздуха застрял в горле и никак не проталкивался вниз. Его аргументы оказались сильнее моих. Пока я «разматывала» себя, переклеивала и переделывала, он искал. И он нашёл своё будущее.

Я ждала, что мы сядем и поговорим. Что смогу рассказать ему, почему не приехала раньше. Что мы поплачем над потерянным временем, и потом всё вернется на свои места. Всегда возвращалось.

Наивная идиотка! Самонадеянная гусыня! С чего я взяла, что он будет сидеть и ждать всю свою жизнь?

В голове медленно плыл густой туман. Грудь заливало болезненным липким теплом. Кровь словно перестала течь через сердце и затопила грудную клетку.

Тима так не обернулся.

Три года. Три долгих года я ждал её. Но не так, как думала она. На этот раз я ждал не для того, чтобы снова быть с ней. Нет, только не после того, что она сделала.

Лика открыла шкаф и словно взяла с полки надежду. Теперь эта надежда светится в её глазах. Но возврата к прошлому больше нет.

Беру её за руку. Пальцы дрожат.

Чьи? Мои или её?

Я должен сделать это. Должен это прекратить. Ради себя и той, которой я дорожу.

Двадцать лет бесконечной агонии. Каждое лето, каждый год в моём дневнике. Я не писал в нём, я рисовал. Лето две тысячи шестого, две тысячи девятого, лето, лето, лето… Эти дневники здесь – в шкафу. В нижнем ящике, но Лика о них не знает.

Она заглядывает мне в глаза, старается что-т разглядеть. Я молюсь, чтобы не разглядела.

А ещё я злюсь. Она не слушает. Или не слышит. Ведёт себя, будто знает что-то такое, чего не знает никто другой. Это злит больше всего. Я готов разбить этот пустой шкаф, чтобы она поняла − в этот раз ей придётся убраться из моей жизни навсегда. И не будет никаких объяснений!

Мы с Ликой серьёзно поссорились. Нет, конечно, мы ссорились и раньше, но так − никогда.

Мой семнадцатый день рождения превратился в полную катастрофу.

– Ты полный идиот! – кричит она.

Наша компашка тусит на даче Марка, и мне пришлось закрыть дверь на веранду, чтобы друзья не испугались разбушевавшейся валькирии. На этот раз я совершенно согласен с нею.

Я полный кретин. Имбецил.

Пытаюсь её обнять, но она отталкивает меня. Такая тоненькая, но такая сильная. И очень-очень злая.

– Лика, послушай, я совершил ошибку и не оправдываюсь! – пытаюсь объяснить я. – Просто выслушай меня!

– А ты! Ты меня выслушал? Или стал обвинять меня перед нашими друзьями? Дебильная, идиотская реакция! Как будто тебе мозг отключили! Как ты вообще смеешь такое говорить!

– Тимас, слышь, мы там нальём? – в дверь сунулся Лёха.

Лика дёргается с явным намерением отщемить ему голову. Я перехватываю её в последний момент. Она яростно отбивается, но мне удается схватить её за руки и прижать к стене. Она тяжело дышит и пытается меня лягнуть.